мускулами, измазанные кровью и нечистотами, били в них все подряд – руками, ногами и головами. Их действия казались хаотичными, однако звуки сплетались в едва уловимую мелодию. Зловещую, не предвещавшую ничего, кроме боли и страданий.

Каинит склонил голову на бок. Лейн подумал о том же и сделал два шага назад, выходя за ворота. Постоял мгновение за пределами города и вернулся обратно. Он мотнул головой, переводя взгляд с вампира на Мидаса. Что ж, вот вам еще одна загадка – внутри барабаны звучали довольно громко, но за пределами каменных стен их вообще не было слышно.

Карн улавливал отголоски мыслей своих спутников, но и без того отчетливо видел, что город накрыт багряным энергетическим куполом, который экранирует его от внешнего мира. Однако, судя по структуре купола, экранирование – своего рода побочный эффект. Первоочередная задача барьера – не выпускать за пределы каменных стен накапливаемую энергию.

А внутри слепая, дикая мощь закручивалась в вихри, вздымалась океанскими волнами, бурлила, точно закипающая кровь. Карна начало мутить, когда он проследил источник этого безумия.

Людей, прикованных к каменным плитам, не просто убивали. Их пытали перед смертью, агония обреченных длилась часами и даже днями. Умелые экзекуторы истязали тело и душу, обращали разум против собственной плоти и умерщвляли ее самыми ужасными и бесчеловечными методами.

Но предсмертные муки этих людей и животный ужас, слепящее чувство безысходности, беспросветная ненависть к окружающему миру и к самим себе никуда не уходили. Они оставались здесь, в переделах города-храма, чтобы утолять бесконечный голод кровавого бога дусгэйовэх.

Карн видел его черную ауру, увенчанную короной багрового пламени, иссеченную мириадами уродливых шрамов, что повергали в истерику саму ткань мироздания. Фигуру окутывали отвратительные фосфоресцирующие миазмы, в которых не было ни единой людской эмоции. Существо постоянно меняло форму, но его суть оставалась неизменной. Карн всмотрелся в нее и тут же отпрянул, будто его обдало кипятком.

Существо без сомнения было богом. Извращенным, лишенным сострадания деспотом, для которого окружающий мир служил лишь сосудом, который надлежало осушить. Людская боль дарила ему наивысшее наслаждение, человеческий страх наполнял его экстатической радостью, а чувство обреченности, которое испытывали жертвы, питало его волю к жизни.

Но ужаснее всего было то, что этот бог не родился сам собой, не возник по прихоти Вселенной, подчинив себе этот буйный клочок пока еще неизведанного материка. Его создали люди, племя дусгэйовэх, которое покинуло родные земли многие века назад, отправившись на север в поисках дара богов, сказания о котором передавались от шамана к шаману с начала времен.

Но никакого дара они не нашли, а потому прокляли окружающий мир и все свое разочарование, всю свою ненависть и злобу вложили в этот жестокий бесчеловечный образ, который не преминул обрести плоть и стать их кровожадным покровителем.

Карн собирал эту историю по крупицам – касаясь аур ослепленных ритуальным трансом людей и выщербленного камнях городских стен, ловя беззвучные крики и стоны сотен и сотен жестоко умерщвленных жертв, чья кровь навеки впиталась в черную землю, сохранив о себе лишь наполненное ужасом эхо.

Вроде бы все понятно, но его не покидала отчетливая мысль – он что-то упускает, есть у этой истории и другая грань, оборотная сторона. Кто-то вмешался в естественный ход вещей, кто-то посеял ложь в душу и разум этого племени. Но у Карна не хватало навыка, чтобы глубже проникнуть в эгрегор дусгэйовэх и узнать больше.

Мидас в этот момент буквально впился глазами в фигуру, восседающую на вершине зиккурата. Фригийский царь не видел его ауры, но ощущал источаемый им энергетический смрад, волнами стекающий по каменным ступеням уродливого храма. Он видел перед собой невиданную силу и осознавал всю ее противоестественность. Но не мог отрицать, что они похожи – в них обоих билось сердце Дуата.

Бог дусгэйовэх был высок и исполнен хищной красоты, точно парящий в небе кондор. Его угольно-черные прямые волосы свободно ниспадали на плечи и грудь, доходя до самого живота. Его бицепсы и запястья были перехвачены лентами из человеческой кожи, такие же ленты обвивали лодыжки и щиколотки. На груди и животе воплощенного бога жертвенной кровью были выведены отвратительные знаки – кровь запеклась и потрескалась, но не отпадала от тела, став его частью. Глаза существа пылали белым огнем с темно-алой окантовкой.

Никто из аборигенов не обратил на вторженцев внимания, все были поглощены ритуальным трансом. Но бог, несомненно, почуял их. Его губы разошлись гораздо шире, чем могла бы позволить человеческая анатомия, обнажая ряды длинных треугольных зубов. Затем показался раздвоенный змеиный язык, медленно заскользивший по зубам, которые ранили его до крови. Густая черно-алая влага стала заполнять рот бога, но его это нисколько не волновало.

Он клацнул зубами, смыкая челюсти, и рывком встал. Сначала Мидас подумал, что крылья у него за спиной – декоративный элемент каменного трона, но оказалось…оказалось, что это его собственные крылья! Огромные, по форме напоминают орлиные, а перья в них переливаются всеми оттенками красного, матово отражая солнечные блики. Фригийский царь мог ошибаться, но с такого расстояния казалось, что размах крыльев у него – метров семь.

Существо имело могучий торс и атлетичное сложение. Пальцы ног и рук, вполне человеческие, оканчивались крючьями птичьих когтей, черных, словно сама ночь. Бог запрокинул голову и издал высокий неприятный звук, перекрывая бой барабанов.

Индейцы тут же сбросили с себя оковы транса. Они вскочили со своих мест, инстинктивно похватались за копья и топоры, хлопая глазами, будто спросонья.

– Похоже, мы нашли, что искали, – констатировал Арминиус, медленно извлекая гладиусы из ножен. – Источник энергии. Его хватит, чтобы задействовать ваш артефакт?

– Должно хватить, – кивнул Карн. Его руки метнулись к поясу за секирами. Движение чисто инстинктивное, ведь если начнется бой, сражаться он будет вовсе не руками, а разумом.

– Уж точно хватит, если мы порешим эту мразь, – в голосе Мидаса звучала неприкрытая угроза. У него были свои счеты с богами, особенно с теми, проводником для которых стали людские эмоции.

Фригийский царь обернулся через плечо и взглядом указал Лейну на ворота, мол, уходи. Тот мотнул головой и гордо выпрямился, поудобнее перехватывая свой колун. Что ж, прикинул Мидас, мужик крепкий, глядишь, пару аборигенов осилит.

Вообще, стоит отдать Ральфу должное – он стоически перенес увиденное и даже не блеванул. Вероятно, этот человек действительно через многое прошел и Мидас дал себе обещание, что на досуге обязательно порасспрашивает его. Потом, когда все это закончится.

– Что за дивные твари почтили нас своим присутствием! – прокричал бог