более поздних эссе Докинз обратил внимание на то, что мы могли бы назвать инфляцией атлетизма веры - хвастовство тем, что моя вера настолько сильна, что я могу мысленно охватить больший парадокс, чем вы.

Легко и не загадочно поверить, что в каком-то символическом или метафорическом смысле евхаристическое вино превращается в кровь 230 Снятие заклятия

Христос. Однако римско-католическая доктрина транссубстанциации утверждает гораздо больше. Вся субстанция" вина превращается в Кровь Христа, а оставшийся вид вина - "просто случайность", "не имеющая никакой субстанции". В просторечии транссубстанция означает, что вино "буквально" превращается в кровь Христа. [Dawkins, 1993, p. 21]

Есть несколько причин, по которым это раздувание до непостижимости может быть адаптацией, повышающей пригодность мема. Во-первых, как только что было отмечено, она имеет тенденцию вызывать удивление и привлекать к себе внимание. Это настоящий павлиний хвост экстравагантной демонстрации, и меметика предсказывает, что когда религии сталкиваются с ослаблением преданности, должно возникнуть нечто вроде гонки вооружений парадоксальности. Павлиньи хвосты в конце концов ограничиваются физической неспособностью павлинов носить за собой еще большие, и парадоксология тоже должна упереться в стену. Люди испытывают сильный дискомфорт от бессвязности, поэтому всегда есть дразнящие элементы осмысленного повествования, пронизанные серьезно озадачивающими самородками непостижимости. Аномалии дают мозгу носителя что-то, над чем можно покорпеть, как над неразрешенным музыкальным кадансом, а значит, что-то, что можно репетировать, и снова репетировать, и снова озадачивать себя. Во-вторых, как отмечалось в главе 5, непонятность препятствует перефразированию, которое может стать смертью для идентичности мема, не оставляя носителю никакого выбора, кроме дословной передачи. ("Я не знаю, что имел в виду папа Иоанн Павел II, но могу сказать, что он сказал: "Иисус - это воплощенное Слово - единая и неделимая личность"").

Докинз отметил продолжение или уточнение этой адаптации: "Мем слепой веры обеспечивает свое увековечивание простым бессознательным приемом препятствования рациональному исследованию".

(1976, pp. 212-13). В то время, когда "инициативы, основанные на вере" и другие подобные употребления термина сделали "веру" в сознании многих почти синонимом термина "религия" (как во фразе "люди всех вероисповеданий"), важно напомнить себе, что не во всех религиях есть дом для этой концепции или чего-то даже очень близкого к ней. Мем веры демонстрирует частотно-зависимую приспособленность: он особенно процветает в компании рационалистических мемов. В окружении, где мало скептиков, мем веры не привлекает особого внимания, а потому имеет тенденцию затихать в умах и, следовательно, редко вновь попадает в мемосферу (Dennett, 1995b, p. 349). Действительно, это в основном христианская черта, и, как мы недавно отмечали, иудаизм на самом деле поощряет активные интеллектуальные дебаты о значении и даже истинности многих своих священных текстов. Но подобный атлетизм почитается и в еврейской практике, как объясняет один раввин:

То, что большинство законов кашрута - это божественные предписания без объяснения причин, на 100 процентов соответствует действительности. Очень легко не убивать людей. Очень легко. Немного сложнее не воровать, потому что иногда возникает искушение. Так что это не самое лучшее доказательство того, что я верю в Бога или исполняю Его волю. Но если Он говорит мне не пить чашку кофе с молоком вместе с фаршем и горошком во время обеда, это уже испытание. Я делаю это только потому, что мне так сказали. Это трудная задача". [Guardian, July 29, 1991, цит. по Dawkins, 1993, p. 22].

Ислам же обязывает своих верующих пять раз в день прекращать свои дела, чтобы помолиться, независимо от того, насколько неудобным или даже опасным окажется этот акт верности. Эта идея о том, что мы доказываем свою веру тем или иным экстравагантным поступком - например, выбираем смерть, а не отказ от непонятного нам пункта доктрины, - позволяет нам провести сильное различие между религиозной верой и той верой, которую я, например, испытываю к науке. Моя вера в компетентность таких физиков, как Ричард Фейнман, например, позволяет мне одобрить - и, если понадобится, сделать большую ставку на истинность предложения, которое я не понимаю. Пока что моя вера не отличается от религиозной, но у меня нет ни малейшей мотивации идти на смерть, чтобы не отречься от формул физики. Смотрите: E не равно mc2, не равно, не равно! Я врал, так что вот!

Я не чувствую вины за эту маленькую шутку, в отличие от людей, которым было бы очень тяжело произносить богохульные слова или отказываться от своего вероисповедания. Но разве моя вера в истинность положений quantum механики, которые я, признаться, не понимаю, не является в любом случае своего рода религиозной верой? Позвольте мне придумать глубоко религиозного человека, профессора Фейта.

чтобы произнести небольшую речь, в которой будет сформулировано это обвинение. Профессор Фейт хочет научить меня новому слову - "апофатический": Бог - это Нечто Чудесное. Он - достойный адресат молитв, и это почти все, что мы можем о Нем сказать.

Моя концепция Бога - апофатическая! Что, спросите вы, это значит? Это значит, что я определяю Бога как невыразимое, непознаваемое, нечто, выходящее за пределы человеческого познания. Послушайте, что говорит Саймон Оливер, пишущий о недавней книге Дениса Тернера "В поисках веры" (2003):

. Бог, отвергаемый современным атеизмом, - это не Бог ортодоксального, досовременного христианства. Бог - это не какая-то вещь, существование которой можно отвергнуть так, как можно отвергнуть существование Санта-Клауса. Бог Тернера - во многом благодаря средневековым мистикам - глубоко апофатичен, полностью иной и, в конечном счете, непознаваемая тьма. Мы начинаем наше путешествие в эту инаковость с осознания того, что наше бытие - это благодатный дар". [p. 32]

А вот Раймундо Паниккар, пишущий о буддизме: Термин "апофатический" обычно используется в отношении эпистемологического апофатизма, утверждающего лишь, что конечная реальность невыразима - что человеческий разум неспособен постичь, охватить ее - хотя сама эта конечная реальность может быть представлена как понятная, даже в высшей степени понятная, сама по себе.

Гносеологический апофатизм, таким образом, допускает невыразимость конечной реальности только quoad nos. Буддийский апофатизм, напротив, стремится перенести эту невыразимость в сердце самой конечной реальности, заявляя, что эта реальность - в той мере, в какой ее логос (ее выражение и коммуникация) относится уже не к порядку конечной реальности, а именно к проявлению этого порядка - невыразима не просто в нашем отношении, но как таковая, quoad se. Таким образом, буддийский апофатизм - это онтический апофатизм". [1989, p. 14]

Я утверждаю, что эти утверждения на самом деле не так уж сильно отличаются от того, что говорят ваши ученые. Физики осознали, что материя не состоит из