Шрифт:
Закладка:
— Дня через три-четыре. Я, кстати, «Акаи» дек починил. Заходи, послушаешь. Записи есть хорошие? А то я пока не оброс. Заодно посмотришь, как я записываю свою музыку. А то, некоторые, видите ли, меня во враги народа записали. Да если бы я захотел, что-то подорвать, то наделал бы записей и продал на барахолке, как «чьи-то». И хрен бы кто меня поймал. Это не в укор тебе, Витя, а в укор твоему тупому братцу. Всё! Адью! Продолжайте танцевать под «Паровоз»!
Настроение, только недавно бывшее солнечным, затянулось тучами, как впрочем небо, со стороны моря угрожавшее ещё одним снегопадом. Но этот знак свыше мне, наоборот, улучшил настроение.
— Будет снег, будут и лыжи, — подумал я. — А с музыкой ещё всё наладится.
Мысленно махнув на неприятности рукой, побрёл назад домой, помня, что часам к восьми должна прийти «тётя Валя» с радиодеталями.
— Жаль, что у меня нет телефона, — подумал я, — а то уже сегодня я бы спаял те усилители, в которых разобрался с поломками. Вполне возможно, что нужные детали у них есть. А может быть и нет…
Придя домой, я занялся не «Акаями», а своими колонками. Мне не понравились частоты, выдаваемые им по низам, что-то в них дребезжало. Причём в обеих и одинаково. Устранив дефект, я занялся пайкой ритм машинки, ибо не знал, насколько долго у меня задержится барабанная установка.
В восемьдесят втором году нам, студентам пятого курса «Политеха», в руки попалась друм-машина германского производителя MFB. Она называлась MFB-301. Мы её вскрыли и вскоре у моих друзей появилась такая же. Сейчас мне хотелось воспроизвести подобную, и воспроизвести её было не сложно. Сложнее было её запрограммировать, ведь тот аналоговый ударный компьютер поставлялся с заранее запрограммированными ритмами, а мне придётся программировать её самостоятельно. Но ведь и тогда я программировал свою ритм-машинку сам, с помощью программируемого перфокартами аналогового секвенсора. Однако с тех пор прошло много времени и мы научились генерировать различные тембры, записывать их и переносить в ритм-боксы без перфокарт. Всё это я и хотел совместить в одном агрегате. Синтезировать, так сказать.
Аппарат должен был получиться большой, если учесть, что у него будет иметься четырёхоктавная рояльная клавиатура. Но до установки клавиатуры ещё было далеко, а вот корпус для синтезатора, собранный из алюминиевых листов у меня имелся. Имелись и платы, которых я «наварил» на несколько лет работы, распланированной на пятилетку, как на современном заводе с плановой экономикой. Шучу, конечно, но в каждой шутке, лишь доля шутки….
Будильник звякнул восемь часов. Мать задерживалась на работе, видимо «добирая» проценты до необходимой нормы перевыполнения годового плана.
— Как и я, — подумалось мне. — Конец года, и я, как ужаленный. Столько дел навалилось.
Звякнул звонок. Пошёл открывать дверь.
— Чего дома, а не на своей музыке? — спросила мать с порога.
— Отдыхаю. Работы же на дом набрал…
Мать посмотрела на меня взволнованным взглядом.
Глава 28
— Не нравится мне твоя «домашняя работа». Где это видано, чтобы ребёнку такую аппаратуру доверили чинить? Какой из тебя мастер? Это же японская техника. Даже у нас на заводе так не делают. Сравни наши радиолы и эти красавцы.
Мать покачала головой, разглядывая дек.
— Мам, ты не поверишь, но принцип везде одинаковый. Детали чуть получше, но не всегда. У наших деталей запас прочности больше, а потому они массивнее. А по качеству некоторые наши даже лучше Японских аналогов. Регулировка техники другая. Компоновка… А так ничего нового ещё никто не выдумал.
— И не выдумает, — мысленно добавил я.
— Но кто тебе это всё дал. Ты говорил, сегодня Валентина из пятого подъезда зайдёт. Заходила?
— Нет ещё. Жду.
Звякнул звонок.
— Вот и она! — улыбнулся я.
Мать открыла дверь.
— О! Здравствуйте! — поздоровалась Валентина. — Только позвонила и открыли.
— Да только сама с работы зашла, — махнула рукой мать. — Проходи,. Пошли поужинаем. Вон и борщом пахнет. Мой согрел для матери.
— Молодец, твой Женька! Вырос уже! А у меня Олежка дома не кормленный. Пришла домой, а он сидит голодный. Тоже борщ на плиту поставила и к вам.
Она с надеждой посмотрела на меня.
— Получилось что-нибудь починить, Женя?
— Получилось, тётя Валя. Бобинник «Акаи» оживил, сейчас включу.
Я степенно прошёл в комнату и включил «Акаи». Из колонок полилось: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения, и вижу в нём любовь…»
— Вот, оба канала работают, — покрутил я ручки усилителей. — У меня по одному усилителю на канал. Не собрал пока ещё себе стерео. Руки не доходят.
— А что это за песня? Не слышала такую… Хорошая… Голос…
Она увидела гитару.
— Сам, что ли поёшь? — удивилась она. — Да так чисто… Как на пластинке. Мы записывались на свой магнитофон, да там такой шум от микрофона…
Я промолчал, а Валентина, тут же перескочила на другое.
— Вот тебе твои детали. Посмотри, посчитай. Опись, протокол, как положенно…
Я посмотрел сличил с ведомостью, удивлённо расписался в акте приемапередачи.
— Серьёзно у вас, — вырвалось у меня.
— Торговля, это, во-первых учёт, а во-вторых — контроль. Завтра пришлём румына. Он заберёт «Акаи» на него покупатель уже есть. Да, на всё покупатели есть, — хохотнула она.
— Мне детали нужны, — успел вставить я. Трещала Валентина без умолку. Мать тоже что-то хотела вставить, но не успевала и рта раскрыть.
— Зачем? Какие детали?
— Для двух усилителей. Разобрался я с поломками.
Валентина всплеснула руками.
— Ну, надо же какой умничка. Золото у тебя, Рая, а не сын. Зо-ло-то…
— Ты скажи, Валя, это коробки из магазина?
— Ну, да! Откуда же? — удивилась соседка по дому.
— И ему, — мать ткнула в меня пальцем, — дали «это» починить?
— Ну, да! А в чём дело?
— Да в том, что ему ещё двенадцать лет, Валя. Мальчишка он ещё. Это вас не смущает?
— Ха! Этот мальчишка закупил радиодеталей на триста с лишним рублей и, как говорит его друг, клепает радиоаппаратуру, лучше фирмовой и продаёт её, между прочим. Ты в курсе, что у него такие деньги?
Мать как-то осунулась.
— В курсе, — сказала она, вздохнув. — После этого лета как кто нашептал что… Совсем изменился. И
