Шрифт:
Закладка:
Она выронила отчет, и тот, раскрылившись, шлепнулся к ее ногам. Девушка закрыла глаза ладонями, запрокинула голову, отчего многочисленные косички разметались по спине. В тишине расплылось тягучее:
– Ум-м-м!
Барченко, в котором натяжение ученой жилки не ослабевало ни на миг, шагнул в угол, где стоял на треноге самоновейший пленочный фотоаппарат. Он навел его на раскачивающуюся Аннеке, приладил блиц (во тьме на снимке вышло бы беспроглядное пятно), но передумал. Побоялся, что вспышка магния выведет лопарку из транса, прервет сеанс. Ограничился тем, что выволок из шкафа звукозаписывающий аппарат фирмы «Одеон», установил его на столе, развернул трубой к Аннеке и поставил чистую пластинку из шеллака, чтобы запечатлеть хотя бы звуковую дорожку.
Аннеке ничего не замечала, ее дух покинул телесную оболочку и летел на свидание с саамскими богами, чтобы попросить у них милости для того, кто был ей дороже всех на свете.
И боги отозвались. Вадим, изнемогший от усталости, уже готов был разжать сведенные судорогой пальцы и обрушиться на луковку одной из арбатских церквушек, но внезапно кровь в артериях забурлила, тело, выстывшее на пронизывающем ветру, налилось теплотой, и, что главное, откуда ни возьмись появились силы. Он не превратился в одночасье в Добрыню Никитича, но все ж перестал быть опустошенным мозгляком. Дрыгнув ногой, зацепился за еще одну пробоину в крыле. Напряг руки, катнулся – и обнаружил себя не висящим под плоскостью, а лежащим на ней.
Отдыхать было некогда, аэроплан неостановимо снижался. Вадим встал, хотя ноги разъезжались. Он пробежал по наросшему на крыле тонкому ледку и перепрыгнул в центральный отсек. Здесь валялся спасительный ранец, которым так и не воспользовался Абрамов. Вадим ухватился за лямки. Высота еще позволяла выброситься с парашютом.
Но что будет на земле после падения бомбардировщика? Пятьдесят центнеров металла, рухнув с неба, целый квартал снесут подчистую…
Вадим отшвырнул ранец и перевалился в носовой отсек. Первым делом он глянул на доску, пестревшую циферблатами. Стрелка высотомера неуклонно откатывалась к нулю. Штурвал от болтанки прокручивался вправо-влево. Вадим зафиксировал его и потянул на себя. Падение замедлилось, но не прекратилось.
Вождение аэропланов было для него темным лесом. Нужны консультации настоящего пилота, да от кого их сейчас получишь?
Он потыркал кнопки радиостанции, надеясь связаться с землей, но обнаружил, что случайная пуля, одна из тех, что Абрамов выпустил в Надин, разбила передатчик.
Кремль остался позади, аэроплан удалялся от центрального района столицы, следуя на север. Где-то там – Ходынское поле. Сесть бы на него!
Рядом кто-то негромко застонал. Надин! Вадим считал ее сраженной наповал, поэтому даже не глядел в ее сторону. Она, скорчившись, лежала на соседнем сиденье. Воротник шубки залит кровью, глазет шарфика стал похожим по цвету на революционный кумач.
Вадим приподнял ее, и попытался посадить ровно, но ее мяклое тело снова сползло. Тут пригодились ремни, прикрепленные к сиденьям. Вадим перехватил ими раненую, затянул достаточно крепко, но не слишком туго, чтобы не причинять ей дополнительной боли. Надин приоткрыла глаза и матово посмотрела перед собой.
– Падаем? – прошептала она так тихо, что и Вадим едва расслышал.
– Да… Помоги мне посадить аэроплан, скажи, что делать!
– Потешно… С чего ты взял, что я буду тебе помогать?
– Не только мне. Себе тоже. Если упадем, то р-разобьемся вместе!
– А где Алексис?
– Его больше нет. Если приземлимся благополучно, клянусь: переправим тебя в больницу… у меня там знакомый доктор, он тебя вылечит!
– Я умру… – На ее губах запузырилась червленая пена. – Никто меня не спасет. Если и тебя с собой заберу, это будет моя последняя радость.
– Не заберешь! У меня парашют, я выпрыгну.
– Так прыгай… Зачем ждешь?
– Хочу вернуть аэроплан. Это национальное достояние!
Начхать ей было на национальное достояние. Вадим выглянул из кабины. Бомбардировщик летел уже так низко, что вот-вот заденет за какой-нибудь высокий шпиль.
– А, чертово яйцо! Как же тебя укротить?..
Вадим снова рванул штурвал, но Надин неожиданно остановила.
– Поверни немного влево. Видишь, у нас крен на правое крыло…
С чего это она вдруг изменила своим принципам и взялась советовать?
Он послушался, подкрутил штурвал, – аэроплан полетел ровнее. Надин квашней растекалась по креслу: у нее был поврежден позвоночник, и она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Не имела возможности видеть и того, что под фюзеляжем, зато неотрывно смотрела на приборы.
– Надо уменьшить мощность моторов…
– Чем?
– Дросселем. Вот он… Нет, не так резко! Подай немного вперед… И за штурвал пока не берись. Да, все правильно. Есть впереди какое-нибудь место для посадки?
– Есть. Вон она, Ходынка…
– Потешно… Движение по кругу. Как и все в жизни…
Ишь, на философию ее потянуло! Небось, когда держала его на прицеле «Баярда» и неслась громить Кремль, ни о какой философии не думала.
– Что теперь?
– Подними нос градусов на десять… Теперь заходи на посадку. Включи фары.
– Мне не нужно, я и так вижу.
Удлиненная передняя часть бомбардировщика заслоняла обзор, поэтому Вадим раз за разом перевешивался через борт. Спереди прытко набегали ангары, возле которых суетились вооруженные человечки. Они смотрели на мчащуюся с неба громокипящую машину, передергивали затворы винтовок и пугливо перекрикивались.
Чтобы не врезаться в постройки, Вадим отвернул самую малость в сторону. Сильно не размахивался: поле, конечно, просторное, но без сноровки можно и не вписаться.
– Дроссель! – скомандовала Надин, выкашливая кровавую юшку. – Гаси скорость!
Двигатели стихли. «АНТ» клюнул носом, от души приложился колесами к мерзлому полю. И побежал, погромыхивая костылем, как торопыга-инвалид.
– Тормози! Педаль!
Вадим нажал на тормоз чересчур импульсивно, аэроплан занесло, и левое крыло зацепило наблюдательную вышку. Топорное сооруженьице должно было рухнуть, но каким-то чудом
