Стучу.

– Алиса, это мы с Маришкой, открой, пожалуйста.

Открывает. Зареванная.

– Алиса... – Ника делает еще одну попытку поговорить с девочкой.

Алиса впускает нас и показательно захлопывает дверь перед замершей напротив Никой, бросив на нее ненавидящий взгляд. Бежит на кровать, забирается с ногами на нее, опирается спиной к стене, поджав колени к подбородку. Шмыгает. Надо что–то сказать, успокоить?

Присаживаемся с Мариной по разные стороны от Алисы. Я глажу ее по голове. Косички рассыпаны по плечам, еще влажные.

– Алиса, не расстраивайся, все наладится.

– Нет, она притворяется, – хлюпает носом в коленки. – А на самом деле стерва, – выплевывает зло.

Кто – Ника или Юля? Неважно.

– Не говори так. Она поступает так, потому что думает, что так будет лучше... 

– Она врет! Она всегда врала!

Алиса с остервенением начинает расплетать одну из тонюсеньких косичек. Пальцы дрожат, она психует.

– Не надо, Алиса.

Прижимаю ее к себе. Девочка снова рыдает, а я терпеливо жду, когда она успокоится. Целую ее в макушку, поглаживаю по спине. Марина смотрит на нас во все глаза и водит ладошкой по загорелой коленке подруги.

– Все будет хорошо, вот увидишь, – успокаиваю Алису.

Вскоре она затихает.

Убедившись, что истерика позади, решаю, что нам пора.

– Маришка, где твоя одежда?

– Тут, – дочь показывает на сложенные стопкой вещи.

– Переодевайся. Давай помогу.

Купальник почти высох, поэтому снимается легко. Вешаю его на спинку стула, чтобы лучше просох. Одеваю дочь.

– Алиса, ты не могла бы вызвать нам такси?

– Вы уезжаете? Из–за Юльки? Дима ее выставит. Он ее не любит.

– Нам просто очень нужно домой. Пожалуйста, вызови.

Маришка шмыгает, Алиса тоже. Я еще держусь.

Алиса вызывает машину.

– Лена, можно я буду тебе звонить?

– Конечно! В любое время. Я буду рада и Марина тоже.

Дочь машет головой. Да.

– Вы же приедете еще?

– Я не знаю… 

– Мама, мы заберем Джекки и Персика? – волнуется дочка.

– Обязательно. Но попозже, ладно? Пусть они еще подрастут.

– Я тогда скажу бабе Любе, чтобы не отдавала их никому.

– Я послежу за ними, – обещает ей Алиса.

У Алисы звонит телефон. Диспетчер сообщает,  что такси подъезжает.

– Пойдем?

Алиса обнимает меня, потом Марину.

– Пока.

– Пока.

Ники у дверей уже нет.

Мы спускаемся вниз. Во всем доме тишина, свет не горит. На улице темнеет.

В окно веранды вижу, что Дима до сих пор разговаривает с Юлей. Рядом Любовь Михайловна. Дима ерошит волосы, потирает лицо. Нервничает.

Отворачиваюсь. Выходим с дочкой на дорожку и идем по ней до калитки. Изгородь из растений делает нас незаметными.

Да, я сбегаю. Трусиха. Но я не могу бороться против маленького, едва зародившегося ребенка. Я знаю каково это – быть матерью–одиночкой. Но отец Марины умер, а у Юлиного малыша он будет совсем рядом, в этом же городе, и как ей растить малыша одной, зная, что где–то у него есть отец? Как Дима будет смотреть в глаза моей дочери, думая о родной кровиночке? Я не хочу, чтобы любимый мучился и выбирал. Я выбрала за него.

Такси подъезжает, едва мы выходим за ворота. Садимся назад.

– Лена, стой! – слышу любимый голос.

– Мама, там дядя Дима!

– Пожалуйста, скорее, – едва выговариваю мольбу водителю.

– Как скажете, – слышу в ответ, и машина резво трогается с места.

– Спасибо, – шепчу пересохшими губами и откидываюсь на спинку сиденья, прижав к себе дочь.

Боковым зрением замечаю фигуру Дмитрия. Он, хромая, бежит за такси. Отстал. Закрываю глаза.

Пустота в груди смешивается с болью. Зачем я успела влюбиться в чудовище? Так сильно, что теперь дышать не могу…

Телефон звонит. Дима.

Отключаю его совсем. Не. Мо. Гу.

– Куда едем? – спрашивает водитель.

– Куда–нибудь подальше… Ой, – спохватываюсь через некоторое время, вглядываюсь в темноту за окном  с целью определить где мы, – в город, пожалуйста, на Площадь Советов, там покажу.

– Понял вас.

Всю дорогу кроме тихого урчания мотора в салоне не произносится ни звука. Мое лицо заливают слезы, а в груди невыносимая боль.