Шрифт:
Закладка:
— Моё обращение с вами всегда было на грани невежливого. Не было случая, чтобы, разговаривая с вами, я не старалась вам досадить. В самом деле, не влюбились ли вы в меня за мою дерзость?
— Я полюбил вас за ваш живой ум.
Моё сердце вдвое быстрее стучит в моих ушах. Звон заглушает все остальные звуки. Остен как будто описывает нас.
Райдер продолжает читать, но я не слышу это явственно, пока звон в ушах не стихает. Он читает реплику Лиззи.
— Почему именно вы вели себя, особенно при первом посещении, так, будто вам до меня нет дела?
Он читает ответ Дарси со стоической будничностью, которая воплощает в себе всего Райдера.
— У вас был неприступный и мрачный вид. И вы меня ничем не ободрили.
Я читала эту книгу бесчисленное множество раз, так что мои губы автоматически повторяют реплику Лиззи.
— Но ведь я была смущена!
— И я тоже.
Слова беззвучно слетают с моих губ.
— Вы не могли бы переговорить со мной, когда приезжали к нам на обед.
Он медлит. Ответ Дарси, озвученный голосом Райдера, заставляет моё сердце пропустить удар.
— Человек, который испытывал бы меньшее чувство, наверно, смог бы.
Я полностью валюсь на пол и смотрю в потолок.
Пугающие мысли мечутся в моей голове. Я вижу всю нашу дружбовражду одной стремительной кинолентой. Недопонимания. Многозначительные паузы. Долгие взгляды. Бесконечные споры. Игривые касания, дёрганье за волосы, тычки под рёбра.
Каждый. Отдельный. Поцелуй.
Слишком много эмоций спутывается в моей груди, щипаясь и сплетаясь. Снова становится сложно дышать. В одно мгновение моё сердце тянется к маме, в следующее — к этому медленно разворачивающемуся портрету реальности между Райдером и мной.
Прежде чем я успеваю об этом подумать, меня выдёргивает из раздумий тот факт, что голос Райдера становится ближе. Мне пришлось войти через парадную дверь, поскольку внешний вход в комнату мамы был заперт. Я не хотела рисковать и будить её, сообразив, что я по глупости забыла ключ. Оставалось либо смириться и войти через парадный вход, либо ждать, когда будет достаточно поздно, чтобы позвонить маме и попросить кого-то меня впустить.
Спешно вскочив, я бросаюсь в соседнюю комнату и прячусь за дверью, услышав щелчок, с которым закрылась дверь маминой комнаты, затем размеренные шаги Райдера по коридору. На долю секунды он медлит возле комнаты, в которой я спряталась. Приподнимает нос. Щурится. Он выглядит как камышовый кот, уловивший запах добычи. Когда его голова опускается, я вижу это — маленький диск в его густых светлых волосах, выбритых на маленьком участке за ухом.
Как эта штука работает? Выглядит она электронной и сложной. Он снимает её в душе? Оставляет ли он её на ночь? В том числе, когда ложится в постель не для сна?
Неа. Даже не думать об этом. Не представлять Райдера в сексуальном контексте.
Наконец, он уходит. У меня вырывается протяжный выдох.
Фух. Пронесло.
Я аккуратно высовываю голову, затем выскальзываю в коридор и пробираюсь в комнату мамы.
— Уилла, — она улыбается мне, похлопав по кровати. — Угадай, что? Нас пригласили на рождественский ужин.
У меня вырывается стон. Может, не так уж и пронесло.
* * *
Мы с мамой спорим. Атмосфера накаляется. Я с топотом выхожу из её комнаты и хлопаю дверью как капризный ребёнок. Я не дура, я понимаю, что это моё последнее Рождество с ней. Я не хочу делить её с кем-то другим.
Когда я возвращаюсь, относительно остыв, мама снова принимается за своё. Она реально с удовольствием зарабатывала бы себе на жизнь спорами. Она живёт ради хорошей перебранки.
— Они добрая семья, Уилла. Вы с их сыном друзья…
— Друзья-враги, — поправляю я.
Мама остается невозмутимой.
— Ты хорошо знаешь доктора Би. В чём проблема? — хрипло спрашивает она.
Когда она кашляет в сгиб руки, я тупо чувствую себя виноватой. Я понимаю, что чиню проблемы и упираюсь. Но это не означает, что я в силах себя остановить.
— Ладно, они хорошая семья, но они не моя семья.
— Но они могли бы стать твоей семьёй.
Злость и горячие слёзы встают комом в горле.
— Нет, не смей, Джой Саттер. Ты не имеешь права спихивать меня на них. Ты не умерла. Ещё нет.
— Но я умру! — орёт она, ударив руками по одеялу. — И ты даже не позволяешь мне позаботиться о тебе так, как я могу. Убедиться, что ты не проведёшь следующее Рождество в одиночестве… — её плечи трясутся, и она закрывает лицо ладонями. Я немедленно обнимаю её.
— Прости, — шепчу я.
— Ты так чертовски упряма, Уилла, — она вытирает слёзы. — Если мы встретим Рождество с ними, это не ускорит мою смерть. Если мы с тобой будем сидеть в этой комнате одни, это её не замедлит.
— Ладно, — спешно говорю я, поглаживая её по спине и чувствуя себя ужасно из-за того, что довела её до слёз. Мама никогда не плачет. — Прости. Я сделаю это. Мы можем пойти к ним на ужин, когда ты будешь готова.
Мама прерывисто вздыхает и откидывается назад.
— Спасибо.
Позднее, когда мы вместе вздремнули и слегка улучшили своё настроение, я помогаю ей надеть тёплый вязаный свитер и мягкие спортивные штаны. Мы укутываем её толстым одеялом, когда она соскальзывает с кровати в кресло-коляску. Я нахожу её золотые серёжки-кольца и продеваю в её уши, потому что её руки слишком дрожат.
Выпрямляясь, я окидываю её взглядом.
— Как всегда сногсшибательна.
Мама искренне улыбается, причмокивая губами и закрывая тюбик её бальзама для губ с едва заметным цветом.
— Что ж, спасибо. Ты же, однако, выглядишь ужасно. Иди прими душ, укроти своё птичье гнездо и сними эту тряпку.
Я смотрю на свою винтажную футболку Мии Хэмм.
— Прошу прощения?
Мама улыбается и складывает руки на коленях.
— Я жду.
После быстрого душа и нанесения крема для усмирения кудрей, я натягиваю чёрные штаны для йоги и мешковатый красный свитер, который склонен сползать с одного плеча. Меня он безумно раздражает, но мама говорит, что это изысканно.
— Мой лифчик постоянно на виду.
Мама закатывает глаза.
— Ну серьёзно, кому из нас двадцать с небольшим, тебе или мне? В этом и смысл.
