Хокр вздохнул с облегчением, когда его дом наконец показался в поле зрения, но чувство обреченности, скрутившее ему внутренности, не утихло. Скорее оно усилилось. Стоя на носу своего корабля, держась за вырезанную змеиную голову, он вскоре смог разглядеть каждую деталь, и это была не та мирная сцена, на которую он надеялся, когда все трудятся, занимаясь каждый своими обязанностями. Вместо этого ему предстала картина опустошения.

Он поверил, что призыв короля подлинный, так как Эгиль и раньше доставлял подобные послания. И когда Хокр и его люди уходили, они встретились с несколькими другими ладьями, также направлявшимися на предполагаемый совет, что положило конец любым сомнениям. Но их всех обманули — Эгиль действовал очень тщательно. С тех пор прошло более двух недель, и пришлось крепко обуздать нетерпение, пока Хокр и его люди сражались с встречными ветрами.

Добравшись до Готланда, он обнаружил, что с ним сыграли злую шутку — короля там и в помине не было, — и страх пронзил его, почти заморозив кровь в жилах, когда он осознал последствия. Его хотели убрать с дороги по какой-то причине, и он мог придумать только одну. Потому что, хотя другие судовладельцы были одинаково злы на то, что их обманули таким образом, Хокр был уверен, что вся эта уловка была направлена против него. Он чувствовал это всей своей плотью.

Когда корабль остановился у причала, он первым перемахнул за борт и бросил толстую веревку Торальду, который с ужасом смотрел на открывшуюся перед ними картину. Меряя холм большими шагами, Хокр поднялся к почерневшим остаткам своего когда-то великолепного жилища.

Там, где прежде стоял прекрасный дом, теперь были только пепел и обугленные бревна. Некоторые хижины также были разрушены, но примерно половина уцелела, и, как только он крикнул, несколько людей осторожно показались наружу; когда они увидели его, их лица выразили облегчение.

— Ярл Хокр! Слава богам…

Его сердцебиение ускорилось, когда он попытался разглядеть ту, которую жаждал увидеть больше всех остальных, но каким-то инстинктом он понимал, что ее среди них нет.

— Что здесь произошло? Где Кери?! — воскликнул он, когда Эйсе и рабыня по имени Танвен поспешили к нему. С запозданием он вспомнил о дочери. — А Йорун? Где они?! — рявкнул он.

— Йорун в порядке, но… — Эйсе покачала головой, слезы беззвучно текли по ее щекам, в то время как Танвен прошептала два слова:

— В роще.

Массивные кулаки бога Тора, казалось, сдавили легкие Хокра и сжимали до тех пор, пока он с трудом не сделал новый вдох.

Большая рука легла ему на плечо, — Торальд встал рядом, пытаясь наполнить друга своей силой и поддержкой. Хокр кивнул, показывая, что ценит это, а затем они вдвоем, как один, кинулись к священной роще.

Хотя на самом деле он не хотел видеть то, что могло открыться ему в этом ужасном месте, он побежал. Он слышал, что Торальд не отстает, но лишь смутно осознавал его присутствие. Его внимание было полностью сосредоточено на том, что возникало перед ним, появляясь в поле зрения.

Он бежал быстрее, чем когда-либо в жизни, с колотящимся сердцем, легкие разрывались, но он не останавливался, пока не оказался прямо перед огромным ясенем.

Много лет он не разрешал человеческих жертвоприношений, только жертвоприношения животных, и с момента последнего блота прошли месяцы. В это время года дерево обычно было безлиственно-голым, но не сегодня. Он угадал призрачный силуэт, украшавший ветви, еще до того, как увидеть воочию, и запах убийства, витавший в воздухе, заставил его задохнуться. Медленно, дюйм за дюймом, взгляд полз кверху, он заставлял себя держать глаза открытыми, хотя каждая клеточка его существа взывала: не смотри!

— О нет, пожалуйста, нет! — Слова вырвались из него рыданием, он сделал резкий шипящий вдох, перешедший в сухой всхлип.

Хотя он знал, что увидит, его взгляд неотрывно был прикован к ужасной фигуре, свисающей с одной из ветвей.

Человеческая фигура. Длинные, темные вьющиеся локоны развевает ветер. И полощется на ветру клетчатая шаль, заколотая вокруг плеч простой брошью, которую Кери получила по прибытии сюда.

Один ботинок болтается на ступне левой ноги. И плоть, которую постепенно расклевывают птицы, но одна рука… одна рука с золотым кольцом, все еще сверкающим на пальце. Кольцом матери Кери.

Хокр почувствовал, как все тело покрылось холодным потом. Он издал еще один сдавленный всхлип, затем опустился на колени, хватая ртом воздух. Как будто сквозь вату он услышал странный пронзительный вой, а потом понял, что издает его сам, но он не мог остановиться и, казалось, не мог нормально дышать, как бы сильно его легкие ни пытались втянуть воздух. Ему ничего так не хотелось, как лечь и умереть, потому что для чего теперь было жить? Без Кери ни в чем не было смысла. Без Кери вся радость ушла из этого мира.

Без Кери…

Он понятия не имел, как долго просидел там, уставившись невидящим взглядом в окружающий его лес. Каким-то шестым чувством он ощущал присутствие Торальда, застывшего на краю поляны, словно охраняющего, но не мог заговорить с ним. Нет, не теперь.

Возможно, никогда.

Когда Кери пришла в себя, ее голова готова была разорваться от стучащей в висках крови, а тело сотрясалось от холода. Она медленно открыла глаза, но света не было, и она не смогла увидеть, что ее окружает. Несмотря на пульсирующую головную боль, постепенно ей удалось сесть, и ее руки коснулись холодного земляного пола. Казалось, в пределах досягаемости не было ни одеяла, ни чего-либо еще, и когда она попыталась ползком сделать круг, то не нашла ничего, кроме голых стен.

Где, во имя всех богов, она находилась?

Что-то вроде земляного погреба, вроде тех, что были в поселении Хокра, где хранились овощи на зиму. Она нащупала пальцами мешки, один из которых был набит чем-то похожим на репу. Ужас объял ее, тело безостановочно сотрясала дрожь, но она обхватила себя руками — так стало теплее — и стиснула зубы, делая глубокие вдохи, чтобы подавить растущую панику. Несколько успокоившись, что сделало мысль яснее, она собрала все мешки, которые смогла найти, и соорудила из них что-то вроде ложа — два-три подстелила снизу, остальные обернула вокруг туловища. Это помогло, и дрожь утихла.