Воздух здесь прохладный но сухой, видимо, ухаживают и следят за помещением. Савмак, спускаясь следом за Люсиль и Олегом, деловито потрогал пальцами стены и предложил:

–Может, это, я первым пойду? А то мало ли кто выскочит, напугает. А ты, пастор, своей духовностью как огреешь, там и помрет бедолага без допроса.

Олег покачал головой, спускаясь дальше по ступенькам.

–Некогда, Савмак,– сказал он.– Спешить надо.

Они торопливо бежали по ступенькам. Лестница уходит вниз круто и глубоко, прошла вечность, прежде, чем она стала более пологой. Олег стиснул зубы, не столько стыдясь стенать перед спутниками от боли в боку, столько не желая выдать своего присутствия ордену раньше необходимого. Через некоторое время появился легкий запах сладковатых масел, чем ниже они спускались, тем сильней становился аромат.

Савмак поморщился.

–Фу. Это что за гадость такая?

Люсиль ступает за Олегом осторожно и совершенно бесшумно, как кошка, а в балахоне послушника под желтоватым светом ламп она словно тень.

–Это масла и притирки,– мечтательно проговорила она.– Говорят, здесь все таким пользуются, чтобы от тела пахло сладко и приятно.

–И что? Все натираются?– с сомнением поинтересовался ратник на бегу.

–Все,– решительно сообщила женщина и зачем-то откинула темные локоны за спину.

Савмак еще больше скривил нос и сказал веско:

–От мужчины должно пахнуть железом или деревом. На крайний случай – лошадиным потом. А не вот этими твоими притирками.

Люсиль споткнулась и полетела вперед, но наткнулась на широкую спину Олега, он болезненно промычал, стиснув зубы, но продолжил бег по лестнице.

–Ой, пастор, простите. Но ведь это же мода,– проговорила Люсиль с придыханием, восстанавливая ритм бега.– Чтоб притирки, пахучие мази, духи.

–Не знаю никакую моду,– буркнул ратник.– Больно пахнут эти масла. Точно запах тела перебить хотят. Стало быть, немытые и грязные.

Люсиль протянула смутившись:

–Ну…

–И вообще. Мыться надо. Тогда и притирки ненадобны. Вот ты, Люсиль, чистая, потому и благоухаешь, как ромашка. И я тебе скажу – не надо никаких тебе мазей и моды. Ты только мыться не переставай,– закончил Савмак уверенно.

Люсиль надула губы.

–Я и так моюсь,– обиделась она.

–Вот и я о том.

По мере спуска сладковатый запах усилился настолько, что запершило в горле, на стенах появились блестящие капли, но при ближайшем рассмотрении оказалось – это не капли, а мельчайшие вкрапления камней. Они блестят в свете ламп, будто утренняя роса.

Ратник заметил, не сбавляя скорости:

–Богато живут, если стены алмазами усыпаны.

–Это не алмазы,– отозвался через плечо Олег.– А слюда. Ею специально покрыли стены.

–Чтоб мерцало?– не понял ратник.

Волхв пояснил:

–Чтоб света больше получалось.

Протяжное мычание Савмака сообщило о его глубокой впечатленности, он замолчал и теперь бежит вниз по ступенькам, разглядывая блестящие стены.

Спустя еще некоторое время затяжного спуска ламп по стенам стало больше, их чад смешался с приторным ароматом. Савмак недовольно сопит, морщится и бормочет что-то о непристойных мужах, которые зачем-то натираются и зловоняют благовониями. Послышалось отдаленное эхо, Олегу почудилось, что это отзвуки их шагов, но по мере продвижения, эхо становилось громче и вот уже отчетливо слышны протяжные песнопения акапельного хора.

Ратник оббежал Олега, его спина согнулась, шаги стали острожными и бесшумными.

–Эт кто там поет?– шепотом спросил он через плечо, продолжая внимательно вглядываться в освещенный лампами полумрак спуска.

Олег пожал плечами и предположил:

–Послушники?

–Такими тонкими голосами?– изумился Савмак.– Э не, так только девы поют. Но что девы делают в таком страшном месте?

Впереди показалась темная арка входа, откуда доносятся разливистые пения на разные голоса, эхо красиво разносится по коридорам и поднимается под самый потолок.

Олег замедлился, его шаги стали бесшумными.

–Давайте войдем незаметно,– предложил он.

Савмак оглянулся на него, секунду брови шевелились, лоб морщился, а в глазах светилась непривычная для ратника задумчивость. Через миг его лицо разгладилось и просияло, он поднял меч и проговорил воинственно:

–Поздно таиться, пастор. Нам все одно здесь не скрыться.

Олег не успел воспротивиться, только Люсиль тихо охнула, когда ратник с победным кличем вскинул меч и скрылся в темноте арки.

–Я ж не так хотел,– раздосадованно выкрикнул Олег и кинулся следом.

Когда он ворвался в зал, ратник уже направо и налево бился с послушниками. Те окружили его, как саранча, и нападают со всех сторон. Зал круглый и широкий, полумрак освещен масляными лампами с желтым светом. В середине по кругу на пяти каменных постаментах малые копии легендарных артефактов – Копья, Чаши, Камня и Льда. Но пятый артефакт на центральном постаменте, и только он самый настоящий Меч. Постаменты подсвечены, артефакты сияют нечеловеческим светом, а внутри круга четверо жрецов в желтых сутанах и один в красной. Его голова совершенно без волос и на глянцевой лысине мерцают блики от пламени ламп.

Олег скрестился с ним взглядом, на секунду шум борьбы затих, и волхв услышал спокойный, но очень уверенный голос жреца.

–Ты опоздал, вещий богатырь.

Его губы растянулись в хищной улыбке, глаза прищурились, сквозь дымку Олег услышал отчаянный крик Люсиль:

–Они начали ритуал!

Мысленно волхв рванулся вперед на жреца, но на границе круга постаментов с силой налетел на невидимую преграду. Послышался приглушенный смех главного жреца.

–Мы наслышаны о твоем могуществе, вещий,– сказал он.– И если нам не удалось уничтожить тебя в пути, то мы нашли способ защитить себя на время ритуала. Когда он завершится, твоя сила уже станет не опасна.

Мышцы Олега налились звериной мощью, кровь по венам потекла быстрее, наполняя тело силой для атаки.

–Тогда придется остановить вас прежде,– сказал он хмуро.

Жрец усмехнулся в зловещем оскале:

–Ты не успеешь. Мы уже начали ритуал.

–Посмотрим,– отозвался волхв и ринулся к жрецам, по пути толкнув на пол масляную лампу, та со звоном упала, жидкое горючее растеклось и вспыхнуло огненной дорожкой.

Олег подхватил ножку светильника и швырнул им в жрецов, но тот не долетел – жрецы в желтых сутанах кинулись наперерез, их ладони взлетели в останавливающих жестах, и ножка светильника с жалобным звоном отлетела в стену.