что-то организует и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— В полной мере.

…мы сердечно обняли друг друга и расстались…»

Слова генерала Корнилова, приведенные Деникиным, показывают ту политическую растерянность и фантазию, которые господствовали в уме политически неопытного генерала, сбитого с толку окружающими его политиками. Между прочим, ни одно слово генерала Корнилова в отношении Временного правительства не имело под собой никаких оснований.

Незадолго до Московского совещания Корнилов приехал в Петроград. В беседе тет-а-тет в моем кабинете я пытался убедить генерала в том, что между Временным правительством, с одной стороны, и им самим и его окружением с другой нет разногласий по вопросам, касающимся армии. Я пытался внушить Корнилову, что всякая попытка поспешных и насильственных действий окажет неблагоприятное воздействие на армию. Я повторил ему то, что в мае говорил на фронте, а именно, что если кто-нибудь попытается установить в России личную диктатуру, то он на следующий день окажется беспомощно болтающимся в пространстве, без железных дорог, без телеграфов и без армии. Я указал ему на ужасную судьбу, ожидающую офицеров в случае провала государственного переворота.

— Ну, что из этого? — сказал Корнилов, как бы размышляя вслух. — Многие погибнут, но остальные, наконец, возьмут армию в свои руки.

Эта фраза звучит сейчас почти как исповедь, но тогда она была произнесена в умозрительно-теоретическом настроении. В течение всего этого времени генерал Корнилов не осознавал всего смысла и значения своих планов. Даже его фраза «ну что ж, может быть, придется попробовать и диктатуру» была сказана в такой совершенно гипотетической манере, что и это не вызвало у меня лично Корнилова подозрений.

Ко времени этого разговора эмиссары Корнилова уже рыскали по фронту, устно передавая приказы Корнилова.

Один из таких посланников приехал к генералу Деникину. Сам Деникин описывает это в своих мемуарах так:

«Приехал ко мне в Бердичев офицер, и вручил собственноручное письмо Корнилова, в котором мне предлагалось выслушать личный доклад офицера. Он доложил:

— В конце августа, по достоверным сведениям, в Петрограде произойдет восстание большевиков[18]. К этому времени к столице будет подведен 3-ий конный корпус, во главе с Крымовым, который подавит большевистское восстание, и заодно покончит с советами.

…Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров — официально «для изучения бомбометного и минометного дела»; фактически они будут отправлены в Петроград, в офицерский отряд[19].»

В одном месте своих приготовлений заговорщики в Петрограде склонялись к террору, т. е. к тому, чтобы убить меня. Это было бы очень легко сделать, так как меры предосторожности, предпринятые для моей личной безопасности, были очень скудными. Более того, никаких мер предосторожности не было бы достаточно, чтобы предотвратить мое убийство, так как сами террористы имели неограниченный доступ ко мне, некоторые из них были членами моей охраны и ближайшим окружением. Среди них был полковник Генерального штаба, в обязанности которого входило каждое утро докладывать мне о положении на фронте. Обычно мы были совершенно одни, обсуждая военное положение, с картой фронта перед нами. Узнав, что заговорщики приказали ему убить меня, я внимательно следил за ним на наших утренних совещаниях, ничуть не меняя, однако, порядка действий. Полковник, обычно сдержанный, уравновешенный и спокойный, начал проявлять признаки своеобразной нервозности. После нескольких дней этой игры я, наконец, попрощался с полковником и попросил его больше ко мне не приходить. Он не стал спрашивать о причине увольнения и с поклоном исчез.

Героем второго неудачного плана покушения на меня был молодой морской офицер пехоты. Он должен был застрелить меня у Зимнего дворца, где караул накануне или в самом начале корниловского мятежа состоял из моряков. Свою «патриотическую миссию» юноша мог бы выполнить без малейших затруднений и риска. Но в последний момент он оказался не в Зимнем дворце, а у родственников. В большом волнении и слезах он открыл им всю историю плана моего убийства и тот факт, что он был избран орудием моей смерти. Родственники морского офицера немедленно сообщили об этом знакомому высокопоставленному чиновнику городской милиции.

Не предав происшествию никакой огласки, я приказал удалить моряков из Зимнего дворца и заменить их другим караулом. Флотскому офицеру разрешили беспрепятственно вернуться в свою часть.

Должен сказать, что идея начать восстание с моего убийства была сама по себе стратегически правильной, ибо только одним ударом разгромив правительственный аппарат, заговорщики могли надеяться на хоть какой-то успех. Конечно, заговорщики намеревались покончить со мной, но в конце концов решили сделать это при обстоятельствах наименьшей опасности и риска для себя. Вообще офицеры, участвовавшие в заговоре, храбрые на поле боя, предпочитали проводить в своем заговоре против Временного правительства политику хитрого двуличия, а не откровенных, прямолинейных действий. В этом отношении эти офицеры, помимо отсутствия гражданского мужества, были менее мужественны, чем большевики, которые никогда не претендовали на лояльность Временному правительству. Заговорщики были вынуждены пойти на эту политику двуличия из-за настроений народа и рядовых армейских чинов. В своем восстании против Николая I 14 декабря 1825 г. петербуржские гвардейские офицеры смогли обратиться прямо к казармам и встать во главе своих войск. Но теперь заговорщики остались без сторонников в казармах, сохраняя свою власть лишь постольку, поскольку она была делегирована им Временным правительством. Во время наступления корниловцев на Петроград офицеры не смели открыть цель экспедиции даже казачьим полкам или знаменитой «Дикой дивизии», возглавлявшей наступление, заговорщики были вынуждены держать в секрете от своих собственных войск свою цель — свержение Временное правительство.

Одновременно с подготовкой вероломного удара по Временному правительству ближайшие сподвижники генерала Корнилова вели переговоры с некоторыми военными и политическими кругами союзников. Политическая сторона заговора находилась не в руках Генерального штаба, где генерал Крымов руководил военными приготовлениями, а находилась в ведении некоторых тихих и уютных кабинетов в Петрограде и Москве. Во время своего визита в Москву во время совещания офицеры Генерального штаба тайно встречались с политическими руководителями заговора. Однако по сей день консервативные и либеральные политики, участвовавшие в заговоре, хорошо знающие его план