— А я-то думал, вы все время в трудах, а, мастер-купец?

— Нет, Мушезиб, мы не можем все время работать, — ответил Эрешгун с легкой улыбкой. Как любой купец, по его лицу невозможно было сказать, о чем он думает. Шарура восхищало умение отца скрывать свои мысли. — А ты, я смотрю, тоже не очень занят?

— В наши дни у охранников мало работы, — ответил Мушезиб. — Пока все тихо.

— Если нам повезет, караваны вскоре опять отправятся в дорогу, — сказал Шарур. Действительно, Гибилу просто не повезло. Хорошо бы Энгибилу посмотреть на происходящее глазами торговцев, стражников и погонщиков ослов. Вон имхурсаги водят свои караваны, и хоть бы что.

Глаза Мушезиба заблестели.

— Ты уверен, сын господина купца?

— Уверен, — твердо сказал Шарур, хотя уверенности у него не было и в помине. Но тут глаза его блеснули не хуже, чем у Мушезиба. — И, сдается мне, ты как раз тот человек, который мог бы в этом помочь.

— Я? — удивился капитан стражи. — Да что от меня зависит? Я не участвую в делах больших людей. И уж тем более в ссорах богов.

— Я не об этом, — досадливо отмахнулся Шарур. — Помнишь вора, которого Энзуаб посылал ограбить наш караван, когда мы возвращались с гор Алашкурру?

— Конечно, помню! До смерти буду поминать эту образину, а с последним вздохом — прокляну. Тебе надо было сказать мне. Мы бросили бы его тело в кусты, пусть бы собаки и демоны устроили пир. Или в канал рыбам и ракам.

Ну что же, примерно такое Шарур и надеялся услышать.

— Раз ты помнишь его в лицо, то, наверное, узнаешь, если снова увидишь?

— Обязательно! — Мушезиб говорил очень уверенно. — А потом есть ведь и другие стражники, и погонщики ослов. Уверен, они тоже его запомнили.

Шарур улыбнулся. Отец тоже. Он моментально сообразил, о чем думает сын.

— Так вот, послушай меня, Мушезиб. Этот вор, кстати, его зовут Хаббазу, сейчас в Гибиле. Он намерен ограбить храм Энгибила. Я его видел. Я говорил с ним. Но я не смог отвести его к могущественному судье для правосудия, он смылся. — Шарур не собирался посвящать капитана стражи в подробности встречи с Хаббазу.

Загорелое лицо Мушезиба потемнело от гнева.

— Здесь? В городе? Да еще пришел грабить нашего бога по приказу своего Энзуаба? Сын главного торговца, я его выслежу. Сейчас же расскажу тем, кто его видел тогда. Изловим злодея, вот уж тогда падальщикам будет обед!

— Нет, нет, — покачал головой Шарур, и косматые брови Мушезиба удивленно приподнялись. — Нет, — повторил Шарур. — Приведи его в дом Эрешгуна, нам надо допросить его как следует.

— А уж кусочек золота я тебе обещаю, — добавил Эрешгун.

— Значит, хотите допросить как следует, а? — Мрачное удовлетворение отразилось на лице Мушезиба. — Будете расспрашивать со всем тщанием и с помощью всяких острых предметов?

— Может, и так, — помявшись, ответил Шарур. Он все еще не знал, стоит ли доверять Хаббазу.

Мушезиб поклонился ему.

— Сын главного торговца… — Он поклонился и Эрешгуну. — Господин купец, обещаю, я со своими товарищами обрушусь на этого вора, как рухнувшая стена. Мы падем на него, как балки рухнувшего дома.

— Вот и замечательно, — сказал Шарур, и Эрешгун кивнул. Мушезиб еще раз поклонился каждому из них и удалился с важным видом. Судя по его походке, он уже видел, как возвращается в дом Эрешгуна, таща за шею этого Хаббазу. Шарур тоже надеялся, что долго им ждать не придется.

— Не очень-то на них рассчитывай, — предупредил отец. — Они видели Хаббазу ночью, да и то недолго. И времени с тех пор прошло немало. А он ловкий вор, я бы даже сказал — мастер-вор. Он ведь мог затаиться, понимает ведь, что в городе опасно.

— Ты прав, как всегда, отец, — ответил Шарур. — И все же... буду надеяться.

— Как же без надежды? — Эрешгун хлопнул сына по спине. — Я тоже буду надеяться, но не слишком сильно.

В тот день Шарур складывал цифры на пальцах, когда в дверях появился немолодой мужчина.

— Одну минутку, господин мой, — сказал Шарур, не отрываясь от подсчетов, как сказал бы любому посетителю. — Я сейчас закончу считать… — он не поднимал глаз от табличек.

— Не торопись, — ответил посетитель, и Шарур тут же забыл о всяких цифрах. Голос мужчины был слишком знаком ему. В дверях стоял Кимаш-лугал, только одет он был не в свои обычные роскошные одежды, а в грязноватую тунику и поношенные сандалии. В таких мог бы ходить любой гончар или кожевник.

— Прошу прощения, могучий лугал, — выдохнул Шарур и собрался пасть ниц перед человеком, правившим Гибилом с тех пор, как Шарур себя помнил.

— Стоп, стоп, — остановил его Кимаш. — Во-первых, никаких имен, никаких титулов, пока я здесь. Зови меня... Измаил. — Он с легкостью достал имя из воздуха, как фокусник достает финик из уха женщины.

— Слушаю и повинуюсь. — Шаруру нелегко было удержаться от титула, хотя он уже видел, что Кимаш больше не лугал. Неужто Энгибил лишил градоначальника титула и власти? Неужто отныне грязная туника и стоптанные сандалии навсегда останутся судьбой Кимаша?

Читая его мысли, словно слова, выдавленные на глине, Кимаш сказал:

— Тебе нечего опасаться, сын Эрешгуна. Я все еще такой же, как и был. — Он улыбнулся явному несоответствию своих слов и своего вида, а затем продолжил: — Ну, почти такой же. Некто, очень похожий на меня, сидит на троне во дворце, он одет, как я, пьет мое финиковое вино, ест мою еду. Если захочет, он даже может переспать с моими женщинами — почти со всеми, всех имен я ему называть не стал, есть некоторые, не предназначенные для него. Если бог заглянет во дворец, он увидит лугала, занимающегося тем же, чем и надлежит заниматься лугалу. А я пока побуду Измаилом, незаметным человеком, за которым и следить-то незачем. Мало ли их ходит по улицам Гибила?

Шарур поклонился, признавая осторожность Кимаша. На такой поступок не каждый бы отважился.

— А что, если, — не удержался он