— Тогда как насчет такого предложения: сейчас мы идем в таверну, я угощаю тебя обедом, а потом прогуляемся по городу? Ты так и не сходила со мной в театр, и я жажду компенсации. Если, конечно, ты не слишком устала, работая над артефактом.

— Только у меня просьба: давай пройдемся по местам, где мы когда-то бывали с тетей? Во всех побывать не получится, только в некоторых, и все же я хотела бы их увидеть. В память о ней… и ее хитрости.

— С удовольствием, миледи.

На следующий день я вновь открыла магазин.

Зельде позволили работать; Людвиг долго хмурился, а потом нехотя разрешил ювелиру остаться в «Лазурите», предупредив, что малейшее нарушение порядка будет караться. Поэтому Зельда молча сидела за своим столом и творила украшения. Мы почти не разговаривали: я пока официально не приняла ее извинения и не нашла душевных сил, чтобы откровенно поговорить с ней. Меня до глубины души потрясло, что она предала тетю Розалинду и продолжала шпионить за ней в течение долгого времени. Я понимала ее мотивы, понимала, что Зельда оказалась жертвой шантажа и обстоятельств, но… Стоило ей лишь намекнуть тете о своем положении, и, уверена, все могло сложиться гораздо удачней. Пока что я нуждалась в хорошем ювелире, однако мне становилось все яснее: когда история с заговором закончится, я буду подыскивать себе другого работника. Не хочу подозревать, что мне воткнут нож в спину.

Вернулся Грег, а с ним Сет, и Альма. Дел у нас было невпроворот, и днем я иногда не успевала даже чашку чая выпить. Грядущий визит принца будоражил умы, а так как оставались до него считанные дни, Райстон просто сходил с ума. Газеты запустили обратный отсчет, каждый день публикуя, сколько суток осталось до приезда Эдварда; обсуждались наряды, угощение и приглашенные на бал в ратушу. Я тоже получила заветный конверт, а вечером и Дейв явился, размахивая своим.

— Твой друг Людвиг держит слово — даже такого мелкого дворянина, как я, пригласили, — усмехнулся Линден, присаживаясь у торговой стойки. Мы только что закрыли магазин, Альма закончила подметать и ушла, за ней незаметно исчезла Зельда. — Надеюсь, ему удастся разобраться с заговором прежде, чем я приглашу тебя потанцевать.

— У меня платья нет, — вздохнула я, — и вряд ли я сейчас решусь покупать новое.

Дейв печально хмыкнул.

— У меня тоже не имеется подходящего костюма, пойду в чем есть. Но тебе нужно платье. Хочешь, я съезжу с тобой в салон? Я не любитель магазинов, но ради тебя…

Я лишь отмахнулась.

— Что-нибудь придумаю.

— Не сомневаюсь, — промурлыкал Дейв, дотянулся и поцеловал меня.

Мы теперь часто целовались, и мне это нравилось. Я потихоньку привыкала к Дейву; после стольких лет одиночества, когда я заперлась сама в себе и не подпускала даже тех, кто по-прежнему меня любил, я будто вновь открывала мир для себя. Нежные поцелуи Дейва стали неотъемлемой частью этого мира.

Спала я мало. Когда все уходили, а Грег отправлялся на свой охранный пост, я запиралась в кабинете и расшифровывала морион. Если бы я так не увлеклась открытием магазина и раньше приложила усилия к тому, чтобы как следует оценить значимость тетушкиного наследства, то, возможно, не было бы похищения и прочих неприятностей. И у Людвига осталось бы больше времени для маневров. Я собиралась исправить эту ошибку.

— Ты явно считала меня более умной, чем я есть, тетя, — бормотала я, спотыкаясь об очередное облако сложнейших формул и с трудом вспоминая, что значит тот или иной знак. — Но я постараюсь быть достойной тебя. Постараюсь.

Людвиг появлялся редко. Его люди по-прежнему присматривали за мной и «Лазуритом», однако докладывали, что заговорщики сняли слежку. Они получили свой регеллит в оправе — вернее, не его, но пока у моей двери не объявилась толпа разъяренных предателей, требующих сатисфакции. Значит, до приезда принца маскировка дотянет. Хотя мы все надеялись, что всех удастся изловить раньше.

— Я не столь оптимистичен, — заявил мне Людвиг во время одного из своих редких визитов. — Вряд ли они понесут артефакт прямиком к герцогу Крофтону, которому и трогать-то эту вещь нельзя. Пока мы отследили твое творение до одного особняка… Впрочем, оставим подробности. Я сообщу, когда все удастся.

— Мне нравится, что ты перестал говорить «если».

Отношения с Людвигом перешли в странную фазу — натянутые, будто струна. Он был благодарен мне за помощь с артефактом и не уставал твердить, как я помогла расследованию, однако и моя растущая симпатия к Дейву не стала для Отеро секретом. Да и мы особо не скрывались, поэтому наверняка соглядатаи Людвига пару раз видели нас целующимися на крыльце и доложили по всей форме. Не думаю, что моему старому другу приятно было слышать такие подробности. Возможно, он надеялся, что романтическая интрижка ни во что существенное не перерастет, и я приму его предложение в случае успеха.

Несмотря на завал в магазине и ночные расшифровки мориона, каждый день я находила час-другой, чтобы пройтись по местам, где мы когда-то гуляли с тетей. Вспомнить их не составило труда: кроме моих собственных впечатлений, оставались письма, которыми мы с тетей обменивались в последние семь лет. Я захватила их, уезжая из Аддисон-Холла, и потом внимательно перечитала. То, что я считала просто словами, оказалось кладезем сведений. Я заново узнавала Райстон, теперь уже совсем с иной стороны.

К Вивьен я зашла пару раз. Та вначале сетовала на то, что Марша сбежала в неизвестном направлении, а потом дала объявление в «Райстонском вестнике» и наняла сразу двух расторопных девиц. По моей просьбе люди Людвига их проверили и не отыскали ничего подозрительного. Эльзе только исполнилось восемнадцать, и ее Вивьен определила помогать в зал, а более опытную Карину поставила на кухню. Сама же подруга, засучив рукава, взялась за изготовление новой витринной композиции. Я рассказала ей все, что передал мне Людвиг относительно интересов принца Эдварда, и Вивьен пообещала сотворить нечто грандиозное. Я в ней не сомневалась.

Только Нил внезапно меня беспокоил.

Его больше не тревожили отголоски смертельных заклинаний, исчезнувших, когда мы изъяли регеллит; однако мой кот сделался рассеянным и часами бродил по торговому залу, а вечерами непонятно почему полюбил сидеть во внутреннем дворике. На мои расспросы не отвечал, только говорил, что чувствует себя странно. Как будто вот-вот что-то вспомнит — и мучается, когда воспоминание ускользает. Мы пару раз ходили обедать в «Сытую утку», и там Нил оживал, принимался болтать, как в старые добрые времена; стоило возвратиться в «Лазурит» — и меланхолия начиналась снова.