А я слишком долго в рекламе работал. Там честных не держат принципиально, сразу тряпками гонят, как профнепригодных. Выучился вот, как соответствовать образу. На свою голову. Помнишь, как в детстве? Стоит хоть немного, хоть самую чуточку поддаться страху — и он уже управляет тобой. Потому и идешь в тёмный переулок рабочего квартала, хотя хочется, ох как хочется обойти его сто десятой дорогой, а лучше объехать в тёплом автобусе, где люди. Но идёшь.

— У нас испытание было — против толпы, — задумчиво проговорил он. — Народу посреза́лось на нем — не сосчитать. Мы как-то с Васильичем из метро вышли — а навстречу нам толпа спартачей. То ли на игру, то ли с нее, не помню уже. Он их увидал, да как заорет: «Красно-синий — самый сильный!». И отошел шага на три. Ох, как мне тогда в теплый автобус хотелось, — Артём почесал шрам над бровью, вздохнув. — Понимаю я тебя, Дим. Нахрена оно тебе всё надо — не понимаю, а вот в остальном — вполне.

— Поди знай, Тём, поди знай. Сам всю башку сломал, — начал было я, как вдруг защелкал закрепленный магнитным держателем на руле телефон. Аудиосистема, как и обещал подземный Кирилл, работала отлично, ловила блютуз и управлялась с удобных кнопочек прямо под рукой. Я нажал ту, что была с зеленой трубкой.

— Господин Волков? — поинтересовался глуховатый голос с заметными южными нотками. А хорошие тут динамики. На миг показалось, что я снова стою в черно-рыжем кольце чеченцев. Только акцент был другой, не такой, будто у говорящего полный рот горячего чаю, а такой, будто он всю жизнь копил буквы «Ха», а теперь решил щедро со мной поделиться ими, прилепляя из ко всем остальным согласным. На холке поднялась шерсть. Головин сузил глаза.

— С кем я говорю? — мой голос предсказуемо подсел. Захотелось прокашляться как следует. Но не стал.

— Это не имеет значения. Считайте меня доброжелателем, — ответило все свободное пространство машины. — Я хочу предложить Вам сделку. Вы дарите мне «Чомгу». И больше никогда не интересуетесь судьбой этого места.

Артем выдернул свой телефон и начал копошиться в нем, как только незнакомый кавказец приступил к разговору. Диктофон у него там, что ли? Зачем нам запись беседы, которую я, чувствую, и так никогда не забуду?

— Что нужно сделать мне — я услышал. Зачем мне это? — какие-то внутренние органы начали выделять в кровь одновременно горящий напалм и жидкий азот. Ни настроению, ни мироощущению это не способствовало. Предчувствие беды, похожее на то, что охватило в прошлое утро, за завтраком, только гораздо сильнее, разом и разгоралось, и леденело.

— Затем, чтобы видеть своих родных живыми и здоровыми, Волков, — голос вокруг мерзко хмыкнул. — Вот они гуляют по Москве, мороженое кушают. А случись что — с черного камня на тебя смотрят. Как с этим жить будешь?

Я не замер и не застыл лишь благодаря тому напалму внутри, который вдруг в секунду выпарил весь азот и начал жечь мне кости. Если бы говоривший находился в поле моего зрения — сейчас я уже переходил бы с рыси на галоп или карьер, бросая себя вперед с каждым прыжком, до тех самых пор, пока не выгрыз бы у говоруна кусок шеи, изляпавшись в горячей липкой крови врага. А это точно был не друг и не добыча. Лишь глубоко вздохнув носом, удалось чуть отодвинуть эту яркую картинку вражеского трупа в красной, всё увеличивающейся и парящей на снегу луже. Как бы ни по-идиотски это звучало — но я словно сам себе положил ладонь на загривок и похлопал со словами: «рано, пока рано». Выдыхал я воздух, горячий настолько, что, казалось, едва не ошпарил ноздри.

— Назови свое имя, — если бы довелось слушать себя со стороны, то ни угрозы, ни предостережения, ни злости я бы не услышал. В голосе была лишь твердая уверенность в конечности бытия собеседника, причем конечности скорой. Так недавно говорил с Гореславой. Когда ты не планируешь, не предполагаешь, не готовишься, а точно знаешь — при первой же возможности убьешь. Головин впервые оторвался от экрана телефона, глянул на меня и, кажется, вздрогнул.

— Зачем тебе мое имя, Волков? — чуть удивленно, выдав это более высоким тоном, спросил говоривший.

— Чтобы не убивать лишних слуг твоего эмира, — в том, что было произнесено у меня не было и тени сомнения. Или это опять не я говорил?

— Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь, э?

— Говорю я с тобой. И угрожал мне ты. Трусливо умолчав о своем имени, — в это время Тёма повернул ко мне экраном свой смартфон. Там, на разделенном на две части экране было два окна. В верхнем — красная точка на карте Москвы, на ВДНХ, с еле заметной пометкой «Волков7я», вокруг которой — еще три точки с цифровыми кодировками. Я понял, что Надя с Аней под присмотром, и что все хорошо, потому что рамочка была зеленая. Ну, я, по крайней мере, так предположил, исходя из цвета. Во втором окне — что-то вроде личного дела или досье, с фото, ФИО, датой рождения и справочной информацией, которую я не читал, понадеявшись, что понял Артёма правильно.

— Ты, Абдусалам, теперь темноты бояться начнёшь. Плохо спать будешь. А когда, упаси тебя Аллах, мы встретимся — страшной смертью умрёшь, — и снова в голосе не было ни угрозы, ни страха. Просто изложение фактов, без намёка на эмоции.

— Кто ты такой, Волков? — помолчав довольно долго, прошипел звонивший. Видимо, сперва он хотел закричать, откуда я узнал имя. Потом — начать угрожать в ответ. Но решил ограничиться этим вопросом. Думает, прежде чем что-то сделать или сказать. Опасный.

— Внук божий — огонь под кожей, — спокойно ответил я. Теперь это была уже не поговорка, а тоже простая констатация факта, поведанного мне в тёмных небесах над холмом, где сливались Полота и Двина. — Бойся, Абдусалам. Бойся, — и я нажал красную трубку на руле.

— Куда так топишь? — чуть сдавленным голосом поинтересовался Головин. Он держался за ручку над сиденьем, а ногами только что в панель перед собой не упирался.

— Ты сам показал, где они. К ним и еду, — ответил я. И с удивлением заметил стрелку спидометра, перевалившую за сто пятьдесят. Скорость не ощущалась вовсе, но, видимо,