Попробовал. Еще раз попробовал. Вообще никак, ну не получалось у меня — тем более я и не знал, как вообще пробовать, слишком уж размытое объяснение. Другое дело, что я не знал в то момент, что «подготовленный аколит» это тот аколит, кто готовился к синхронизации потоков со зверем несколько недель как минимум. Сейчас просто проводилась очередная проверка границ моей уникальности, и Зверев с Белоглазовой очень внимательно на меня смотрели. Я же постепенно начинал раздражаться от бесплодности попыток.

Пробовал «наладить первый контакт» я еще минут пятнадцать, а белоснежный зверь так и оставался абсолютно недвижим. Чувствуя все более нарастающее раздражение едва не выругался, когда откинулся назад и зацепился рукой за острую пряжку ремня на кобуре. Вот уже какой день собираюсь поправить, все никак не сподоблюсь. Когда нет времени помню, как только время появляется — совершенно забываю.

Увидев на внутренней стороне большого пальца капельку крови на свежей царапине, вдруг задумался. Когда Зверев меня инструктировал перед отправкой в «обычный и рядовой» патрульный рейд к Ферганскому ожогу, он немалое внимание уделил важности отсутствия мелких ран, а также их обязательной обработке. Кровотечение в сумраке противопоказано — именно на кровь наводятся бестии. Еще, что прошло тогда мимо моего внимания, на границе сумрака на кровь и пытались выманить бестий — пара капель как приманка. Один из патрульных в нашей машине себе пальцы все исколол пока мы вдоль границ катались.

А если попробовать использовать кровь как связующее звено? Если попробовать вот так? — я еще раз зацепился за острый край пряжки, уже осознанно поставив небольшую ранку на ладони. Подождал, пока натекло немного крови, левой рукой перехватил поводья, а правую сжал кулак, чтобы смочить ладонь побольше. Подождал еще немного, пробуя ощутить этот самый первый контакт, после чего хлопнул по шее коня.

— Как слышишь меня, прием? — прижимая руку, вслух обратился я к огненному зверю.

Единение с телом подростка продолжает играть со мной злые шутки — по мере нашей синхронизации я как будто теряю части обретенной в прошлой жизни мудрости. Ведь прежде чем делать что-то с кровью, по-умному следовало бы спросить об этом Зверева, например. Правильно? Правильно. Почему не спросил? Не знаю.

Ранка у меня была на правой руке, хлопнул окровавленной ладонью по шее зверю я тоже с правой стороны. Зверев, Белоглазова, Арина и Маргарет стояли слева, и действий моих не видели. Но поняли, что только что произошло нечто особенное.

Да и я это только что понял.

Глава 20

Слышал пегас меня хорошо — впервые за все время зашевелился. И как зашевелится — тряхнув гривой, он вдруг издал громкое протяжное ржание, выпустив при этом из пасти языки пламени на пару метров вперед.

Меня вдруг словно током ударило — мощным разрядом, но без оглушающей боли, просто перетряхнуло всего, каждую клеточку. Перед глазами упала алая пелена, краем увидел, как остальные отшатываются, закрывают лица руками.

Вспышка только что сверкнула сильная и яркая, не хуже, чем во время жертвоприношения Вартенберга. К счастью, самоубиваться я не собирался — всего лишь энергия зверя встретилась с моим эфирным телом, наполнила его и… получается, вернулась пегасу многократно усилившись. Настолько, что пламя просто заполняло все вокруг, из пасти зверя уже заливая манеж полукругом. Земля под нами горела, языки пламени, казалось, были везде.

У меня все еще оставалась надежда, что все сейчас происходящее — часть стандартной процедуры подчинения, но она исчезла в тот момент, когда я увидел выражение лиц Зверева и Белоглазовой, уже поставивших перед собой защитные сферы.

Варианта действий у меня собственно было сейчас два. Первый — спрыгнуть и попробовать укрыться, как сейчас сделали Арина, Маргарет и Аминов, пробежавшие за полусферы оранжевого и серо-голубого щитов Зверева и Белоглазовой. Либо же я мог остаться на пегасе. Собственно, этот самый второй вариант я выбрал тем, что просто задержался в седле, промедлив, а дальше было поздно — пегас взвился на дыбы. Нормально выпрыгивать из седла уже не получится, только под копыта падать. Падать я не хотел, хотя зверь подо мной пытался это организовать — он вдруг превратился в сосредоточение безумной ярости, такой ни у одного быка на ковбойском родео не увидишь.

Стены манежа закрутились вокруг меня — взбесившийся пегас, не прекращая сдобренного огнем ржания, подпрыгивал и брыкался с невероятной скоростью. При этом он выкручивался удивительным образом — в какой-то момент мне показалось, что я увидел не только круп коня, но и собственную спину.

— Не ломай контур! — донесся до меня предупреждающий крик Зверева.

Не очень понял — это как с маузером? Ну да, похоже. Нельзя ограничивать? Получается, так. А почему? Но не спросить — пегас снова встал на дыбы, а я вцепился в луку седла, чтобы не выпасть; еще мгновение, и конь — взбрыкнув, встал уже на передние ноги. Краткое мгновение я смотрел прямо на землю, потом конь вновь повторил прыжки назад-вперед, каждый раз все увеличивая амплитуду, а потом — в очередной раз, когда пегас стал на передние ноги почти вертикально, я вылетел из седла как снаряд из пращи. Врезался в песок так, что воздух из груди весь вышибло. Поводья — горящие золотым огнем, при этом я не отпустил. Из-за чего произошло совершенно неожиданное — когда я за них невольно дернул, падая, пегас — словно подкинутый огромным рычагом, перекувырнулся через меня. Прянув вперед, с огненным ржанием вставая на ноги, он протащил меня за собой по песку. Не очень понял, как это получилось, но, когда обезумевший пламенеющий зверь поднялся, я снова оказался в седле.

Очередная серия прыжков, во время которых меня метало по сторонам так, что вокруг все размыло как в окне скоростного поезда, потом захрапевший конь пошел кругом. В воздухе по хаотичной траектории нашего движения висел пламенеющий шлейф, песок за нами плавился и мгновенно застывал, из-под копыт брызгало стекло — как бывает при ударах молнии в пляж. Еще прыжок — уже вперед на несколько метров и сорвавшийся вдруг в галоп конь устремился в ворота, заметив приоткрытую створку. Проблема была в том, что помощники Зверева от них разбегались, но коня это совершенно не интересовало.

Пессимист во мне взвыл в этот момент, что ворота не полностью открыты. Оптимист — сообщил, что они не полностью закрыты. Самым сложным перед ударом было прянуть вперед, прижимаясь к шее коня, хотя хотелось наоборот,