К приходу папы я успеваю только принять душ и щелкнуть тумблером электрочайника. На большее не хватает времени — хотя я на самом деле пытаюсь что-то успеть, но в спешке все на свете валится из рук.

Эрик просто ловит меня в охапку, когда я пытаюсь что-то нашинковать, усаживает прямо на столешницу кухонного стола и втягивает в такой глубокий поцелуй, что в какой-то момент у меня начинается кружиться голова от нехватки кислорода.

— Все хорошо, слышишь? — шепчет он мне, переходя на итальянский. — Можно подумать, это я тебя со своей родней знакомлю.

Ему хорошо — мне кажется, он даже на встрече со всеми президентами мирами не шевельнет и нервом. А мой папа очень придирчивый. Так, например, то, что он все-таки добрался до квартиры Дэна, означает, что мама и вправду не на шутку разволновалась из-за моей пропажи. До того они с Дэном пересекались раза четыре в общей совокупности. Включая свадьбу.

Нужно ли объяснять, что Назаров моему отцу не нравился?

Маме — да. Мама Дэнчика когда-то была маминой близкой подругой, и сын лучшей подруги был для моей мамы практически святым. Мама вообще обожала всю эту романтику про «первую любовь», «первый опыт», «первого мужчину». Как-то раз я попробовала с ней поговорить про свои семейные проблемы, мама только закатила глаза и прочитала мне часовую лекцию о том, что счастье в браке обеспечивается терпением и любовью.

Нет, я не укоряла маму в своих проблемах, я сама держалась за Дэна до последнего, отказываясь смотреть глазами, до тех самых пор, пока он не пересек уже последнюю допустимую черту. Когда у меня закончился весь лимит и терпения, и любви. Но, наверное, именно поэтому я и не решилась сказать своей семье, что ушла от Дэна с одной спортивной сумкой.

И потом…

У меня примерно в это же время закрутился этот «соседский междусобойчик», и я так отчаянно боялась спалиться перед родителями в столь неподобающем поведении.

Звонок застает меня врасплох. А как хорошо было сидеть на столешнице, обвивая бедра Эрика ногами и уронив голову ему на плечо. Безопасно. Тихо.

Мой отец — прапорщик, который всеми силами сопротивлялся идее уйти на пенсию — этакий человек-оркестр, который, уже вваливаясь в прихожую, умудряется рассказать десяток новостей про его сослуживцев, про маминых подруг и про саму «мать твою». Останавливается, только когда разувшись и выпрямившись наблюдает за моим плечом Эрика. Вот тут у него врубается режим «отец-терминатор», который взглядом сканирует кавалера дочери критическим взглядом, определяет количество характера, вредных привычек и объем бицепса.

Удовлетворенное хмыканье свидетельствует о том, что «объект признан приемлемым по совокупным внешним признакам».

— Это Эрик, — неуклюже улыбаюсь я, — мой Эрик.

— Это из-за него ты от мужа ушла? — абсолютно без укоризны интересуется папа. — Тогда у меня вопрос — где он шлялся столько времени и почему приперся только сейчас?

— Я ужасно раскаиваюсь, что так задержался, — с таким искренним сожалением сообщает Эрик и без зазрения совести обнимает меня покрепче. Взгляд у папы на минуту становится острым и практически убийственным. Хватка Эрика, оказавшегося под прицелом глаз моего отца, не ослабевает.

— Ну, этот хоть с яйцами, — насмешливо комментирует мой отец и протягивает Эрику руку для рукопожатия, — Валерий Петрович.

Я сама не замечаю, как оказываюсь на кухне сидящей на стуле, пока Эрик деловито кромсает ветчину, которую притащил для меня уже лично папа под девизом «я же знаю, что ты недоедаешь».

— Вот то-то и оно, что с мясом мужик должен дело иметь, — удовлетворенно басит папа.

Я закатываю глаза.

Боже, это мясо…

Сколько крови он выпил нам с мамой, не подпуская даже к банальной колбасе...

Эрик не дует в ус. Отчасти и потому, что на его физиономии усов не водилось как явления. Трехдневная щетина — это смертельное оружие, неизбежно воспламеняющее нижнее белье всех невоздержанных дамочек — и меня в том числе — это да. А вот усов — ни-ни!