Шрифт:
Закладка:
– Спектакль будет, – говорит Каша, скользнув на стул рядом со мной. Я радостно подпрыгиваю: неужели Андрей… Каша качает головой. – Нет, Котлетка, он не появлялся. Более того, в учительской ходит слушок, что отец забирает его документы из школы.
Каша вытягивает ноги под партой и толкает Оксанин стул, чтобы она повернулась к нам.
– Ты уже в курсе? Директор запретил отменять спектакль, он пригласил кого-то из администрации или вроде того. После второго урока Макса, Леху и Леру заберут на репетицию, а остальных после пятого. Попробуем перестроиться и сыграть без Андрея.
– Но без Андрея не то! – морщится Оксана.
– Пойду скажу остальным, – отодвинув стул, Каша оставляет нас вдвоем.
Оксана снова вздыхает и, сложив руки домиком, упирается в них подбородком. Она рассматривает меня, а я – свои пальцы.
– Саш, ты не виновата.
Я вздрагиваю. Откуда она знает, о чем я думаю?
– Мы сделали все, что могли, и ты тоже. Просто… просто ничего не получилось.
Звенит звонок. Каша возвращается за парту. Вжикает молния. Шуршат страницы учебников. Бубнит географичка.
Все как обычно, но все не так. «Мы сделали все, что могли, и ты тоже».
– Ты уснула, что ли? – Каша слегка толкает локтем меня в плечо. – Достаем двойные листочки, пишем фамилию и класс в правом верхнем углу.
Он нарочно гнусавит, пародируя училку, но я не улыбаюсь. Только хмурюсь сильнее. Достаю из рюкзака первую попавшуюся тетрадь, чтобы вырвать двойной листок. Но, долистав до середины, вижу надпись, которую сама сделала пару недель назад, на литературе:
«РОБКИМ МЕЧТАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО».
Завитки у букв переплетаются, на кончиках распускаются цветы, а внизу, на сцене, крошечная фигурка с поднятыми вверх руками. Она светится. На ней рубашка с воротничком-стоечкой и цилиндр.
Я вскакиваю.
Стул, проехавшись по полу, тихо скрипит. Каша дергает меня за рукав:
– Котлетка, ты чего? Садись давай.
Я вырываю из тетради листы и крепко сжимаю их в руке.
– Что такое? – недовольно спрашивает географичка. – Александра?
Подхватив с пола рюкзак, я делаю глубокий вдох и на негнущихся иду к выходу из класса.
– Александра!
Просто так надо.
– Вернитесь за парту!
И робким мечтам здесь не место.
Денег на такси у меня нет, так что я доезжаю на автобусе до городской окраины, остановки «Гранитный тупик», и с надеждой смотрю на расписание маршруток до коттеджного поселка, где находится дом Андрея. Вот черт, уехала только что!
Через дорогу от меня огромный пустырь со строительным мусором, там раньше был гранитный завод. Сразу за ним жмутся друг к другу одноэтажные бараки частного сектора. Репутация у этого места не самая благополучная, а роща за остановкой – излюбленное место встреч городских бомжей и алкоголиков. Даже сейчас между чахлыми елками мне чудится огонек костра, а ветер как будто доносит запах дыма и невнятное бормотание голосов.
Покрепче ухватившись за лямки рюкзака, я ступаю в месиво из грязи и снега на обочине дороги. Кроссовки промокают мгновенно, но лучше так, чем стоять на остановке и ждать неприятностей.
По моим расчетам, пешком я дойду до Андрея за час, может, чуть больше. Надо ускориться. Я втыкаю наушники в уши и заряжаю свой плейлист. Громкость на максимум, чтобы только не думать. Зачем я туда иду? Что я ему скажу? Какие слова правильные?
Спустя две песни рядом вдруг резко тормозит черный «Форд». Я испуганно шарахаюсь в сторону, едва не рухнув в сугроб. Какого… Окошко со стороны водителя опускается.
– Саша? – удивленно спрашивает Кирилл-Моцарт, высунувшись из машины. – А я думаю, ты или не ты! Запрыгивай быстро, здесь нельзя тормозить.
Мимо, сердито бибикнув, проносится грузовик.
Выдернув ноги из зыбучего придорожного месива, я обегаю машину и занимаю место на переднем сиденье. Кирилл-Моцарт мгновенно срывается с места. Из динамика радио доносится тихая музыка.
– Ты к нам? – скосив глаза в мою сторону, спрашивает Кирилл.
– Ага.
– Ясно.
Он понимающе хмыкает, и я почему-то чувствую раздражение.
Остаток дороги мы проводим в молчании. Молча въезжаем в ворота и так же молча входим в дом. Кирилл снимает ботинки, аккуратно ставит их на полку для обуви и, махнув рукой в сторону лестницы, уходит на кухню:
– Он у себя. Удачи.
Стянув мокрые кроссовки, я медленно поднимаюсь по знакомым ступенькам. Их, кстати, шестнадцать, и на каждой остаются мои влажные следы. Фу. Подумав, я стаскиваю носки и прячу в карман. Уж лучше пусть так.
Дверь в конце коридора оказывается приоткрытой. Может, это добрый знак? Я заглядываю в щелку и вижу кусочек спины Андрея. Пальцы сцеплены сзади на шее в замок. Голова опущена. Он сидит за столом, а на полу вокруг разбросаны листы сценария, похожие на огромные хлопья пепла. Края у них истрепаны, и повсюду, на каждой строчке и полях, видны какие-то пометки.
Я стучу по двери костяшками пальцев.
– Привет.
Андрей подпрыгивает от неожиданности и резко разворачивается, ударившись локтем о стол. Его лицо кривится, но, надеюсь, это от боли, а не из-за меня.
Я торопливо вхожу. Захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной – теперь никто не сбежит: ни Андрей, ни я. Мы оба молчим, пока он вдруг не выпаливает:
– Я однажды ел поролон из матраса.
Признаюсь, этого я точно не ожидала услышать. Скорее, что-то вроде: «Зачем ты приехала? Кто тебя пустил? Ненавижу!»
– Что?
– Поролон. Это такой наполнитель. Типа губки для мытья посуды.
Я не знаю, что на это сказать, поэтому просто смотрю. Андрей с силой трет пальцами лоб, а затем прячет руки в карманы узких джинсов.
– Честно говоря, когда мама умерла… Я не то чтобы сильно расстроился. Не знаю. Я плакал. Но кажется, в основном из страха, что меня отдадут в детдом на Пионерской. Про него разные слухи ходят, знаешь? Нет? В нашем районе им все родители детей пугали. Типа «это еще цветочки, бывает и хуже». А потом отец меня забрал. Привез в этот дом, сюда. Я первый месяц спал под кроватью и ничего не трогал. Кроме еды. Жрал как не в себя, сушил хлеб на батарее и прятал в наволочку. Про запас. А потом, когда понял, что он не собирается меня выгонять, решил: сделаю что угодно, вообще все, чтобы только туда не возвращаться. Так, как было… То, что там… – Он запинается. – Я так больше не хочу.
– А так хочешь?
Андрей смотрит на меня непонимающе, и я
