вкус к тишине. Но я верю, что необходимо ежедневно посвящать некоторое время безмолвным одиноким раздумьям. Так можно вернуть к жизни усталое сердце и наполнить силой утомленный разум. В наши дни жизнь напоминает бурно кипящий котел, который как будто затягивает людей, и каждым проходящим днем они все меньше принадлежат себе и все больше ему.

Регулярное погружение в медитацию приносит богатые плоды. Оно дарует самообладание в решающий час, смелость жить собственной жизнью, не зависящей от общественного мнения, и стабильность среди лихорадочного темпа современности.

Худшее в современной жизни то, что она ослабляет силы глубоких мыслей. В безумной спешке города, подобного Нью-Йорку, человек не может присесть, чтобы осознать, что его внутренняя жизнь парализована. Он способен помнить лишь о том, что торопится. Однако

Природа не спешит, ей потребовалось много миллионов лет, чтобы создать слабое создание, быстрым шагом идущее по Бродвею. Она вполне может подождать, когда наступит время и у человека будет более тихая жизнь и более спокойная деятельность, когда он выберется из несчастий и мучений, которые сам себе причинил, чтобы заглянуть в глубокий колодец Божественной мысли, скрытый под шумной поверхностью его самого и окружающей его среды.

Наши физические чувства владеют нами. Настало время нам владеть своими чувствами. На священном корабле души мы бороздим моря, куда телесные ощущения не смеют следовать за нами.

Мы можем понять учения пророков и постичь истины, изложенные в их книгах и высказываниях, если будем как можно чаще применять последние к жизни, полной медитации, а не только к активной повседневной жизни в мире.

Глава 15 Ночи в Карнаке

Самыми восхитительными были мои ночные путешествия, в особенности то, которое я предпринял как-то в полнолуние. Египетские ночи придают древним храмам таинственное освещение, обнажая то, что должно быть открыто, и скрывая остальное во мраке, который как нельзя лучше подходит этим сооружениям.

Чтобы добраться до Карнака ночью, я использовал разные способы, и все они были одинаково восхитительными. Я быстро плыл вниз по Нилу в лодке с большим парусом, наполняемым сильным ветром; медленно ехал верхом; катил по древней дороге в более или менее удобной двуколке. Однако в ту самую ночь полнолуния я не смог найти лучшего способа добраться до храма, чем пройти несколько миль пешком, как поступали жрецы во время пышных древних процессий. Белая пыль, толстым слоем покрывавшая дорогу, по краю которой я двигался, отливала серебристым блеском. Летучие мыши время от времени резко бросались вниз и снова взмывали в небо с пронзительными криками. Кроме них, никто больше не нарушал царившего вокруг безмолвия. Эта тишина сохранялась, пока я не добрался до деревни Карнак, где темные фигуры проходили мимо меня во мраке, иногда освещая путь танцующими лучами фонарей, и где из окон, лишенных стекол, лился желтый свет ламп. Мои ноги тихо ступали по мягкому песку, покрывающему дорогу. И все же эти обладавшие острым слухом крестьяне знали, словно благодаря шестому чувству, что по их деревне ночью идет чужак. Поодиночке или парами они выходили на улицу, чтобы посмотреть на меня, или недоуменно выглядывали из окон. Это было необъяснимо и в нереальном мире, созданном полной луной, казалось сверхъестественным. Их движения заставили одну или двух собак залаять. Я, не останавливаясь, успокоил этих людей и себя тихим приветствием. Я прекрасно понимал этих простых крестьян, принимавших мелкие неприятности жизни с философской легкостью. «Малеш! (Не беда!)» – говорили они, и это поистине подкупало.

И вот в конце моего пути возник громадный серебристый пилон Птолемея, охранявший огромный храм, словно призрачный часовой. В сине-фиолетовом небе возвышался его прямоугольный верх.

Однако он не был готов впустить меня, ибо его проем закрывала решетка. Я разбудил спавшего сторожа, который в испуге спрыгнул с узкой лежанки, а после тер сонные глаза в ярком свете моего электрического фонаря. Когда он открыл мне небольшие современные ворота, я хорошо заплатил ему за прерванный отдых, и он позволил мне бродить в одиночестве. Я пересек передний двор и несколько минут посидел среди множества упавших блоков песчаника. Некогда они составляли высокий пилон, отделявший двор от Большого гипостильного зала и занимавший промежуточное положение в этом памятнике Амону-Ра, утратившем свое великолепие. Вскоре я уже шел среди впечатляющих колонн и грандиозных развалин Большого гипостильного зала. Лунный свет неровно ложился на их вздымавшиеся рядом со мной и отбрасывавшие черные тени стволы, так что вырезанные на них иероглифы внезапно появлялись на освещенном участке, а затем так же неожиданно исчезали в ночи. Я погасил фонарь, чтобы он не соперничал с более мягким светом луны, и включал его, только если не был уверен, куда идти. Луна превратила храм в место, которое можно увидеть только во сне. Вдруг передо мной возник обелиск царицы Хатшепсут. Он выглядел как огромная серебряная игла.

Когда я медленно двигался по едва различимой дороге в крытые святилища, располагавшиеся за впечатляющими колоннадами гипостильного зала, у меня возникло смутное ощущение, что мое одиночество уже не является таковым. Эти огромные залы и небольшие молельни не видели верующих по меньшей мере пятнадцать столетий. Столько же молча страдали оттого, что их покинули, и изуродованные каменные боги. Я не знал ни одного человека в современном Египте, которого можно было бы упрекнуть в том, что он вернулся к древним верованиям. Почему же тогда я ощущал присутствие живых людей в этом разрушенном временем месте, где было так же тихо, как в могиле? Я включил фонарь и осмотрелся. Его луч по очереди остановился на каменных обломках и разрушенных полах, осветил вырезанные картины и иероглифы, но не выхватил из тьмы ни одного человека.

Идя дальше, я не мог избавиться от этого гнетущего чувства. Одинокий посетитель во мраке… Ночь всегда приносит с собой ужас и усиливает малейший страх. Несмотря на это, я научился любить и принимать нежные египетские ночи, не дававшие мне покоя своей неземной красотой. Однако развалившиеся храмы Карнака в необычном бледном свете приобрели почти зловещий вид. Я чувствовал тревогу и из-за времени, и из-за того, что меня окружало. Почему же руины так на меня повлияли?

Я двинулся по древней мощеной дороге, которая вела к изысканному небольшому храму Птаха и северным развалинам. Я пересек маленький двор с колоннами и, миновав еще один проем, переступил порог святилища. Столб лунного света падал на одну из самых странных статуй этого места – изображение богини Сехмет, женщины с головой львицы. Она обитала в