Я делаю глубокий вдох, прежде чем закрыть уши. — Да, — наверное, кричу я. — Хотя я не понимаю, зачем.

Ее крик звучит приглушенно. — Продолжай говорить!

— Знаешь, — повышая голос, говорю я. — Я тоже писаю. Не понимаю, почему я должен каждый раз затыкать уши и кричать.

— Конечно, не понимаешь. — Она внезапно оказывается у меня за спиной, и я открываю уши, прежде чем повернуться к ней лицом. — Ты мужчина.

Я моргаю, размышляя, хочу ли я знать, что именно это значит. Она медленно подходит к лошади и протягивает руку, чтобы провести по ее гриве. Решительные голубые глаза находят мои через ее плечо. — Научи меня ездить на этой штуке.

Глава 37

Китт

Свет льется через окна, расположенные вдоль каждого богато украшенного коридора.

Я едва не вздрагиваю от яркого света, когда оказываюсь запертой в своей темнице — иначе называемой кабинетом. Изумрудный ковер смягчает мои шаги, а каждый из стоящих на посту Имперцев старается не пялиться на меня.

Я едва не вздрагиваю от яркости всего этого, будучи запертым в своей темнице — иначе называемой кабинетом. Изумрудный ковер смягчает мои шаги, а каждый из стоящих рядом Имперцев старается не пялиться на меня.

Я сунул коробочку в карман, хотя не совсем понимаю, зачем. Думаю, что постоянное ощущение ее наличия помогает мне убедить себя в том, что я контролирую ситуацию. Что я принимаю правильное решение. Но коробочка кажется тяжелой, прижимаясь к моей ноге, и замедляет каждый мой шаг.

Вдохнув запах ужина, я сворачиваю в другой коридор, вызывая робкие улыбки у проходящих мимо слуг. Чувствуя себя неловко, я провожу рукой по волосам, надеясь, что не выгляжу как безумный король, о котором все шепчутся.

Я вышел из кабинета в надежде, что для разнообразия они будут сплетничать о чем-нибудь другом. Может быть, о том, как я отмыл руки от чернил и сменил свою помятую рубашку на новую чистую. Или о том, как я съел свой завтрак сегодня утром, а не выбросил его из окна. Если уж на то пошло, то сам факт, что я вообще вышел из кабинета, заслужит их внимание.

Теплый свет просачивается из-под кухонной двери и скапливается у моих ног, когда я замираю на месте. Узлы в моем животе словно затягиваются при звуке ее громкого голоса, знакомого и пугающего одновременно. Я избегал ее и не совсем готов столкнуться с последствиями этого решения.

Я поворачиваюсь и удаляюсь по коридору, как последний трус. Мимо проходит служанка, направляясь на кухню, отводя от меня взгляд, когда я пытаюсь встретить его.

Отлично. Теперь меня заметили, расхаживающим на цыпочках по собственному замку.

Я действительно не помогаю своему делу.

У меня есть все восемь секунд, прежде чем кухарка застает меня.

— Китт? — произносит она это тоном вопроса, но с громкостью крика.

Я поворачиваюсь и вижу ее голову, выглядывающую из-за кухонной двери. С натянутой улыбкой я возвращаюсь на шумную кухню.

— Привет, Гейл, — говорю я, и это звучит слишком робко для короля. Она распахивает дверь, позволяя мне увидеть ее перепачканное мукой лицо и забрызганный едой фартук.

На долю секунды я уверен, что она меня ненавидит, что я не более чем слухи. Не более чем безумный король, которому она теперь вынуждена служить.

Но секунда проходит, и в следующий миг меня заключают в сокрушительные объятия. — О, мой милый Китт! — Руки, покрытые мукой, обхватывают меня, наполняя теплом каждую холодную трещинку в моем сердце. Когда она наконец отстраняется, на ее лице красуется широкая улыбка. — Заходи, заходи! У меня есть кое-что для тебя.

Меня тащат на кухню, и я чувствую себя мальчиком, которого она вырастила. Десятки глаз расширяются при виде меня и быстро отводятся в сторону. Слуги разбегаются в разные стороны, пока Гейл ведет меня к стойке, где обычно сидим мы с Каем.

— Я готовила их каждый день, надеясь, что ты придешь навестить меня. — Она пододвигает ко мне тарелку, накрытую салфеткой, и открывает блестящую липкую булочку.

Улыбка, которая появляется на моих губах, кажется чужой. — Спасибо, Гейл. — Я прочищаю горло. — Прости, что не заходил раньше.

Ее взгляд смягчается. — Ну, ты теперь занятой человек.

— К сожалению, — говорю я так легко, как только могу.

Она смотрит на меня и видит на моем лице что-то такое, что заставляет ее крикнуть: — Все на выход! Пятиминутный перерыв до того, как мы разложим еду по тарелкам.

Никто не оспаривает приказ. В считанные секунды все слуги выходят через двойные двери в коридор. Когда становится достаточно тихо, чтобы услышать, как я откусываю от липкой булочки, Гейл снова обращает на меня свой пристальный взгляд.

— Слышала, ты выбрасывал мою еду в окно. — Она приподнимает бровь. — Больше не соответствует твоим стандартам?

— Нет, — отвечаю я, защищаясь. И снова, потому что ее бровь продолжает взбираться вверх по лбу. — Нет, конечно, нет. Просто… у меня нет такого аппетита, как раньше.

— Хм… — Она кивает на липкую булочку, молча приказывая мне откусить еще кусочек. И только когда я это делаю, она говорит: — Так вот почему одна из моих девочек сказала мне, что ты уходишь с моей кухни? Нет аппетита на ужин?

Я киваю, понимая, что безопаснее поступить так, чем признать, что я всячески избегаю этого общения. Она кивает в ответ, хотя сомневаюсь, что она мне верит. — Как дела, Китти?

Ее вопрос останавливает липкую булочку на пути к моему рту. Именно по этой причине я не хотел встречаться с ней лицом к лицу. Потому что она заставит меня говорить об этом.

— Мне лучше.

Полагаю. Может быть. На самом деле я не помню, как должно ощущаться улучшение.

— Я знаю, как тебе было тяжело, — говорит она мягко, что с ней случается редко. — Не только из-за твоего отца, но и…

Она колеблется даже от намека на то, как сильно я заботился о ней. И как больно было, когда она предала меня, убив моего отца и большую часть меня самого.

— Да, — выдавливаю я, — это было трудно. Но мне помогли. — Я думаю о Калуме и его наставлениях, о Кае и его попытках спасти отношения, которые я, возможно, разрушил.

Она кивает, проводя салфеткой по моей щеке, как будто я все еще малыш, которого она когда-то взяла на руки. Но я не сопротивляюсь. Приятно, когда о тебе заботятся. Приятно представлять, что Гейл — мать, с которой я никогда не встречался.

— Китти, поскольку я люблю тебя, — начинает она ровным тоном, — я должна спросить. —