достаточно смысла, чтобы почувствовать, что они связаны так, как он никогда не мог себе представить. Во имя Восьмерки, он понял ее стремление к переменам, к бегству от прошлого. Он понимал ее стремление к чему-то новому.

Глупо ли полагать, что он и Айви были друг для друга тем новым, к чему оба стремились?

За последние несколько дней одна мысль неоднократно всплывала на поверхность его сознания — он никогда не хотел пару. Хотел.

Это больше не было правдой, и это не имело никакого отношения к Зурваши.

Какая разница между человеком и вриксом? Айви принадлежала ему. Она будет его парой — его Найлией.

Он не предоставит ей никакого другого выбора, кроме принятия. Если она еще этого не поняла, Кетан покажет Айви, что он единственный мужчина, достойный ее в этом мире или любом другом.

Что-то еще произошло в те дни, что-то, чего он не мог объяснить — что только усилило его желание к Айви. Ее запах становился сильнее, насыщеннее, слаще. Хотя аромат был похож на аромат ее возбуждения, он отличался… и, по-своему, сводил с ума сильнее, проникая прямо в его глубочайшие инстинкты и постоянно бросая вызов его и без того слабому самоконтролю.

Это быстро переросло в простое желание спариваться и стало потребностью.

Сегодня он покинул логово по двум причинам — доставить мясо и сшить ей платье. Но он не мог отрицать, что избавление от все более сильного запаха Айви было долгожданным подарком. И хотя ему хотелось наполнить свои легкие этим ароматом даже сейчас, время вдали от дома позволило ему немного прийти в себя. Это было хорошо. Он не хотел пугать ее, впадая в безумие, но более того, он не хотел причинить ей боль. Она была такой маленькой и хрупкой, и казалось маловероятным, что она переживет спаривание невредимой, даже если бы он не будет в брачном безумии.

Еще один день в его логове, чувствуя ее аромат, пошатнул бы его решимость.

Кетан сделал последний стежок, завязал его и обрезал нить. Спрятав иглу в ладони, он провел руками по платью, разглаживая ткань. Когда он делал это, он не мог не представлять бледную, гладкую кожу Айви, как этот шелк скользит по изгибам ее груди, ложится на бедра, касается ее…

Его внимание привлек звук в туннеле за пределами логова, достаточно отличающийся от глухих разговоров и шума мастеров, выполняющих свою работу — шорох движения, скольжение ног по камню. Он оглянулся через плечо на вход в логово.

Шелк, висевший в прихожей, откинулся в сторону. Кетан быстро сложил платье, чтобы скрыть его форму, когда Рекош проскользнул в кабинет, ткань упала на место позади него.

Рекош наклонил голову, медленно сжимая челюсти.

— Должно быть, я слишком часто прокалывал свою шкуру, или я свидетель явления духа. Настоящий Кетан давно покинул нас.

Кетан защебетал и повернулся лицом к Рекошу, перевшись руками о столешницу и прикрывая платье своим телом.

— Возможно, так оно и есть, и я всего лишь отражение твоего одиночества, Рекош.

— Одиночество? — Рекош фыркнул и направился к своей куче мехов и шелка, на ходу снимая пояс с инструментами. — За день я разговариваю с таким количеством вриксов, что и не сосчитать.

— Я в курсе. И я уверен, что они обмениваются множеством шепотков. Но это не одно и то же, не так ли?

— Итак, ты настоящий Кетан, — весело сказал Рекош, — ибо только он стремится проникнуть так глубоко каждым толчком.

— Ты кусаешься, я царапаюсь. Разве так было не всегда?

Рекош достал из сумки свой чернокаменный нож, прежде чем положить пояс на резную каменную полку. Он потянулся одной рукой к ближайшей корзине, поднял крышку и достал оттуда кусочек лунноцветного фрукта.

— Неужели я когда-то относился к тебе к тебе с чем-либо, кроме величайшего уважения и восхищения, мой друг?

Жвала Кетана дернулись вверх, но он остановил их прежде, чем они успели подняться более чем на размах пальца: он хотел улыбнуться. Улыбки предназначались только Айви. Другой врикс не понял бы.

— Да. Почти каждый раз, когда мы разговариваем.

— Ты знаешь меня почти так же хорошо, как твоя сестра по выводку, — Рекош разрезал ножом толстую кожуру плода.

— Ансет, безусловно, хорошо тебя знает. Вот почему она избегает тебя, Рекош.

— С этим не поспоришь, — отрезав от плода дольку, Рекош поднес ее ко рту, зажал зубами и оторвал мягкую мякоть от кожуры. — Возможно, мне следует смириться со своим одиночеством, как это сделал ты, и уйти жить в какую-нибудь трясину в Клубке.

— Береги себя, Рекош. Возможно, если ты будешь долго размышлять над идеей такой жизни, она покажется тебе слишком привлекательной, чтобы сопротивляться.

Рекош отрезал еще кусочек фрукта и отправил его в рот, глядя при этом на Кетана. Он скрестил руки на животе и прислонился плечом к стене.

— Что на самом деле вывело тебя сегодня из твоего изгнания, Кетан?

Пальцы Кетана скрючились, и его когти заскребли по камню. Если он не сказал Ансет, когда она была в двадцати сегментах от Айви, он не собирался говорить Рекошу сейчас, но… ему не нравилось утаивать информацию от своих друзей и сводной сестры. Казалось, это подрывало доверие, которое они выстроили между собой в течении всей жизни.

— Я просто почувствовал желание ткать.

— Ах. Достаточно понятно, — Рекош поднес ко рту оставшийся лунноцветный фрукт и сжал его, заставляя мякоть внутри отделиться от кожуры и упасть в ожидающий его открытый рот. Закончив, он высунул свой красный язык, слизнул сок, оставшийся у него во рту, и выбросил пустую кожуру в корзину для мусора у входа. — То есть это было бы достаточно понятно, если бы я разговаривал с кем-нибудь другим.

Кетан прищурился, сдерживая волну напряжения.

— Что ты имеешь в виду, Рекош?

— Ты годами не прикасался к ткацкому станку, Кетан, и почти столько же лет ты не входил в Такарал по собственной воле, — Рекош схватил с полки лоскуток шелка и вытер им руку и лезвие своего ножа. — Так почему я должен верить, что ты заявился в мою берлогу сегодня утром перед солнцестоянием и попросил воспользоваться моими инструментами, просто потому что тебе внезапно захотелось ткать?

Подняв руку, Кетан провел когтями по волосам, пока они не встретились с завязкой, удерживающей пряди зачесанными назад. Он страстно желал, чтобы это делали пальцы Айви. Мечтал иметь возможность сказать это вслух.

— Да, есть кое-что еще, но ты должен верить, что я не могу поделиться этим с тобой.

Челюсти Рекоша дрогнули, и его поза напряглась.

— Ты знаешь, что