А большего и не требуется… Дорожка-то скользкая… На нее только ступи…

Горинский Мюнхгаузен не бунтует, не идет против власти, ничего не требует. Но он отстаивает право быть самим собой. Всего лишь! Ничего больше! Однако для того времени просто быть самим собой – уже чересчур много! Нет, в принципе, в том ничего противозаконного нету... И антиконституционного нету... Да вообще, если честно, в этом ничего плохого нету...

Но! Нельзя!

Как? Нельзя быть самим собой? Что за бред? Отчего, собственно?

Нельзя!

Да почему же нельзя?

Нельзя и все!

Ну, допустим! А если он иначе не может! Если ради этого он готов отказаться от всех благ, для него это важно – быть самим собой! Даже если он – такой какой есть – кого-то не устраивает...

«Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!» – раздражается он.

«Не навсегда, – умоляет Марта. – На время! Притворись! Стань таким, как все».

Именно! Притвориться! Да, стать таким как все, то есть как все – притворяться! Это же очевидно!

«Что ты такое говоришь? – изумляется барон. – Как все?! (Впервые на ставшую давно привычной идею всеобщего равенства положительный герой в фильме советского производства реагирует так резко отрицательно!) Как все?! Как все… Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов, с Шекспиром не переписываться … Как все…»

Что это значит? Не быть собой! Не быть великим! Кстати, то же самое английский король предлагает – предлагает! – великану Глюму в пьесе «Дом, который построил Свифт». Он говорит ему: «Опустись! Стань таким, как все!»

Можно-то быть каким угодно, но по-тихому, тайно, чтобы никто не видел, не слышал… Такое время…

Рамкопф: «Имеешь любовницу – на здоровье! Сейчас все имеют любовниц, но нельзя же позволять на них жениться! Это аморально!»

Или шиворот-навыворот, или задом наперед, но чтобы как все! Один как все! А… все как один!

О, как же остра была пьеса. Интеллигенция валом валила на нее, пока она шла в театре, и не только из-за бесподобной игры Зельдина. В пьесе «Самый правдивый» что ни фраза – то подтекст, что ни реплика – то намек! Аллюзии опасные да экивоки всякие…

Пусть времена и не драконовские! Но объявили же Мюнхгаузена сумасшедшим! А ведь был уважаемым гражданином, «гордость нации», ему говорили когда-то: «Вы могли бы стать примером для нашей молодежи!» А потом раз – и псих! Так ведь и Свифт давно и явно не в себе, и его домом, и всей его жизнью, на законном основании, руководит опекунский совет!

Только это было позже! А пока… «Вы попали в хороший дом! Здесь весело!»

Ну, комедия… По мотивам детской книжки…

Тут не так уж все просто! А сложно обвинять, когда непросто заподозрить! Ведь чтобы разглядеть, надо было всматриваться, а в 74-м году Горин опасений не вызывал… Юморист, писал для эстрады, легкий жанр… Ну, шутник, конечно… Но в политику никогда не лез… Так, зубоскал… Приколист, как именуют нынче подобных людей (хотя подобный Горину, боюсь, появится не скоро)… Ну, безобидные же монологи выдавал с эстрады! «А почему повязка на ноге?» – «Сползла!». Хаханьки… «Хочу харчо!» Оборжаться! Неуместно, конечно, но уж пускай… Ну, написал пьеску, так ведь про этого… из мультика… для детей… фантазер там, выдумщик, хиханьки… Мюнх... хазена… Это даже не Тиль! Вот там точно что-то было не то!

Да и то верно, острый взор иметь надо, чтобы в комедии про чудака-фантазера, в сказочке заметить такие пласты…

Эзопов язык на то и придуман, чтобы не сразу и не до всех доходило, а чтобы понять тайный смысл, на шее должна быть голова, а не задница.

Пьеса ведь гениальна на всех трех уровнях. Кого-то и верхний пласт юмора веселит, ему и без сатиры смешно. Тоже хорошо!

Но, кстати, после падения режима – пьеса, сценарий, фильм, киноповесть в отличие от множества других сатирических произведений популярности-то не утратили. И не утратят. Их философия, потеряв на время политическую актуальность, затрагивает многие вечные вопросы. И ситуативно, и смыслово, и даже на уровне цитат, которые, как известно, ушли в народ не в меньшем количестве, чем из «Горе от ума».

«Правда – это то, что в данный момент считается правдой…»

«Война – это не покер! Ее нельзя объявлять, когда вздумается! Война – это… война!»

«Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину – брошенной».

«Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить двадцать лет вместе».

«Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на Земле летит неодинаково: там – мгновения, тут – века».

И вот хорошая фраза, чтобы поставить точку в этой главе:

«Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны! Серьезное лицо – еще не признак ума! Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

Хороший был бы у главы финал! Но напоследок я приготовил еще одну цитату.

Именно эту цитату лично я вспоминаю всякий раз, когда общаюсь с некоторыми редакторами:

«Дорогая Якобина, ты же меня знаешь: когда меня режут, я терплю, но, когда дополняют, становится нестерпимо».

Видали? Красотой ради нее пожертвовал.

10

Настоятельно рекомендую прочесть саму пьесу. В ней есть много того, что по каким-то причинам в знаменитый фильм Захарова не вошло. А в фильме и в киноповести, что была написана уже после фильма, присутствуют места, которые в пьесе вы не найдете.

По пьесе главному герою чуть больше пятидесяти, но он бодр, весел, любит прелестную девушку Марту, которая в конце концов, как и единственный друг, предает его. Предает в искреннем желании спасти ему жизнь. Но барон ни одному человеку не прощает предательства, какими бы благими целями или намерениями ни руководствовался этот человек. Мюнхгаузен идеалист. Любящий человек предать не может. Никогда. Ни за что. Иначе он уподобляется всем остальным, которые, если их спросить, не считают себя его врагами, желают ему добра и тоже всегда вредят ему тем, что желают барону только хорошего. Да, они хотят ему добра.

Если вдуматься – Марта предала его трижды. Как минимум. Первый раз, когда вынудила ради развода, ради женитьбы на ней отречься от всего, что ему было дорого. Собственно, отречься от себя. Он это сделал. Он