– Мама? Папа? – У Сесилии ком подкатил к горлу, она пыталась его проглотить, как-то отогнать.

Первой вперед шагнула Джульетта и прижала дочь к груди, Сесилия зарылась лицом в мамины волосы, учуяла ее духи, ее естественный дезодорант, никогда не справлявшийся со своей работой, запах стирального порошка, о котором она никогда раньше не думала и вот унюхала его сейчас. Ком в горле разросся до ужасающих размеров, и она зарылась лицом в маму еще глубже, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Отец обошел ее и стиснул снаружи, превратив в начинку семейного бутерброда.

До переезда Сесилия бывала в Большом доме без родителей очень редко, сейчас же видеть их здесь было как-то странно, будто посетители зоопарка вдруг полезли через заграждения и прямо к зверям в клетки. А что она за зверь, подумала Сесилия. Наверное, какой-то из диких, похожих на обычную собаку – дети подойдут к решетке, глянут внутрь и шагают себе дальше. Родители поцеловали Астрид в знак приветствия и прошли за дочерью в ее спальню.

Ники ходил по комнате, трогал занавески, ручки комода, выщербленные края зеркала в полный рост. Наконец, устроился в кресле с подушками у окна, положил ногу на ногу, в сандалях шевелились поросшие волосками пальцы ног.

– Эта комната мне всегда нравилась. Тут самый лучший свет, – сказал он.

Джульетта вместе с Сесилией забралась на кровать.

– Отличная комната. Просторная!

Сесилия позволила маме прижать ее к себе, они были как две ложки из одного набора. Лицом, волосами, кожей Сесилия походила на отца. Если твой отец не Брэд Питт, ты от такого сходства не в восторге. Сесилии всегда требовались доказательства того, что от материнской красоты ей кое-что перепало. И сейчас, когда мамино тело было совсем близко, Сесилия вспомнила обо всем, что отличает ее от мамы в невыгодную сторону: как выглядят в кроссовках мамины лодыжки, с глубокими ямочками с каждой стороны, эти лодыжки так и просятся в журнал. Или рубашки Джульетты, которые свисают с ее ключиц, будто висят на вешалке. Мамино тело никогда не было неуклюжим – если только она сама того не хотела. А у Сесилии все ровно наоборот. Она неуклюжая всегда. Даже когда ее тискает мама, она не знает, куда девать руки.

– Так кто эта твоя одноклассница? – спросил Ники. – Что вообще случилось?

– Зачем о ней говорить прямо сейчас? Одноклассница, не особо приятная, – отмахнулась Сесилия. – Я знаю, что врезала ей зря. Даже и не собиралась. В основном я держу себя в руках.

– И она – дочь Джереми Фогельмана? – уточнил Ники, подняв бровь.

– Кто такой Джереми Фогельман? – поинтересовалась Джульетта у шеи дочери.

– Парень Портер в старших классах. Человек-клюшка для игры в лякросс. – Ники покачал головой и потер щеки, точно надеялся, что борода от этого будет расти быстрее.

– Что такое лякросс? – спросила Джульетта. – Что-то вроде хоккея?

Сесилии нравилось, как мама произносит по-английски незнакомые слова, «хо-ки».

– Да, – подтвердил Ники. – Не так жестко. Можно играть в кедах.

Джульетта хмыкнула.

– Ладно, но что она тебе сказала, amour? Что она такого сделала?

– Сказала обидное моему другу, Августу.

Сесилия решила, что тайну Августа раскрывать не станет, говорить на эту тему трудно, но ведь Август ее поймет? Нет, в школе она не расскажет никому, только родителям, иначе как объяснишь свой поступок? Она закрыла глаза и изо всех сил прижала к себе мамины руки. Несколько минут она притворялась, что заснула, а потом и правда стала отплывать, даже представила себя на плоту, который движется от одного острова к другому. Подплывает к острову, отталкивается от подводных скал – и опять в открытое море.

Дома, когда обстановка совсем накалилась и она решила рассказать родителям все как есть, Сесилия с отцом сели по разные стороны двери в туалет и начали разговаривать, дерево чуть приглушало их голоса. Это была единственная дверь в квартире. Сейчас этим деревом были ее ресницы. Сесилия слышала, как отец ходит по коврику, потом дальний край матраса просел – Ники расположился у ее ног.

Поначалу Сесилия не хотела ничего рассказывать про Катрин – подумают, она завидует подруге, у которой завелся парень старше. Катрин сама так и сказала – ты просто завидуешь, самой охота познакомиться с каким-нибудь парнем через интернет. Эсэмэски от незнакомых Катрин получала и раньше. Однако тут она впервые с кем-то реально встретилась. И заявила, что Сесилия не понимает, потому что она еще не женщина, ей только в игрушки играть. Через две недели Катрин рассказала Сесилии, что тот парень запер ее в своей квартире и стал перед ней мастурбировать, а она сидела рядом. Рассказала, будто отличный прикол, легкая шалость, взрослые тоже такое делают. Сесилия знала, что это не так, что ей это не нравится, что это точно плохо. Как сказать людям то, чего они не хотят слышать? Как о таком скажешь родителям? Придется потом рассказывать кому-то еще, и чем все кончится? Она будто встанет у Катрин под окном и начнет вещать в мегафон. Про себя такое рассказать жуть как трудно, а про другого человека? Получалось, что и сказать нельзя, а не сказать – тем более. Выходит, она должна предать свою подругу, чтобы та совсем не наломала дров. А что будет с Августом, если она скажет о нем на ушко отцу? Мама не поймет и заставит ее повторить вслух? Они позвонят в школу? Сесилии очень хотелось быть хорошей. Чтобы и мысли у нее были хорошие, и люди вокруг были хорошие. Август (Робин!) – ее друг, надо поступать так, чтобы ему было хорошо. И ей. Чтобы им обоим было хорошо.

Сесилия почувствовала, что отец тоже прилег, коснулся головой ее ног. Скрючился на краю постели. Мама подвинулась дать ему место, и Сесилия выпустила из легких воздух, знала, что их тела беззвучно соприкоснулись, что родители тоже сейчас что-то чувствуют. Что именно – невозможно представить, как не представишь, что помнит плод, когда находится в чреве матери.

– Не переживай, милая, – сказал отец.

Он выпрямился, Сесилия увидела это через занавеску ресниц.

– Она спит, дорогой, – отозвалась Джульетта. – Пусть спит.

Центр тяжести на кровати переместился – отец коснулся маминой ноги.

– Меня мучит совесть – мы ее подвели, – признался Ники. Он с шумом выпустил воздух. – Оставь мы ее дома, ничего такого не случилось бы. Надо было дать бой этим козлам. Господи, как я их ненавижу, родителей Катрин! И мы им поддались, позволили настоять на своем.

Сердце Сесилии бешено колотилось. Отец никогда не говорил о людях плохо. И никогда ни перед кем не извинялся. Оборотная сторона буддизма, как ее понимала Сесилия, да и многолетнего терапевтического лечения – никто ни в чем не считает себя виновным. Ты открыт для чувств другого человека, все во вселенной уравновешено. Если все должно идти, как идет, тогда и извиняться тебе не за что.

– Все нормально, amour, – заверила Джульетта. – Успокойся.

Ники на четвереньках забрался на кровать, сбоку. Джульетта чуть подвинулась к Сесилии, и Ники устроился рядышком – три анчоуса в консервной банке.