Я: Ты утверждаешь, что неоднократно встречал живых аннезийцев – помимо себя, – когда ты и твоя мать обитали в Глуши. Как ты думаешь, если мы встретим их тоже, они нам покажутся? Или убегут прочь?

V. R. T.: Они боятся.

Я: Нас?

V. R. T.: (Молчит).

Я: Это потому, что поселенцы стольких убили?

V. R. T.: (Очень торопливо.) Свободные хорошие люди – они не воруют, если только у других с избытком – они будут работать – они могут пасти скот – искать коней – отгонять огненных лис [109].

Я: Ты же знаешь, что я не стал бы стрелять в Свободного, не так ли? Я только хочу расспросить их. Изучить. Ты читал труд Миллера «Введение в культурную антропологию». Ты разве не заметил, что антропологи никогда не причиняют вреда людям, которых они взялись исследовать?

V. R. T.: (Смотрит на меня.)

Я: Ты думаешь, что Свободные боятся нас, потому что я стрелял дичь для еды? Это не значит, что я бы выстрелил в одного из них [110].

V. R. T.: Вы оставили мясо лежать на земле. Можно было бы подвесить его на ветвях деревьев, чтобы Свободные Люди и Дети Тени могли залезть туда и снять его. А вместо этого вы бросили мясо на землю, и теперь за нами идут медведь-трупоед и кокошниковый тигр.

Я: Ах, вот что тебя заботит? Если мы добудем еще мяса и я дам тебе веревку, ты подвесишь его на ветвях? Для них?

V. R. T.: Да. Доктор Марш…

Я: Да, что?

V. R. T.: Как вы думаете, я мог бы стать антропологом?

Я: Почему бы и нет, ты умный юноша, но потребуется много учиться и пойти в колледж. Сколько тебе лет?

V. R. T.: Шестнадцать. Я знаю насчет колледжа.

Я: На вид ты старше, я бы дал тебе по меньшей мере семнадцать. Ты считаешь в земных годах?

V. R. T.: В годах Сент-Анн. Они дольше земных, потому-то мы, Свободные, и растем так быстро. Я мог бы выглядеть старше, если бы пожелал того, но я не хочу меняться слишком заметно по сравнению с тем моментом, когда вы впервые увидели меня и наняли нашу лодку. Но… а вы ведь на самом деле не шутите, когда говорите, что я мог бы пойти в колледж?

Я: Не шучу. Я не сказал, что ты мог бы пойти сразу в колледж: у тебя нет необходимой для этого подготовки, надо посвятить хотя бы несколько лет учебе, по крайней мере освоить начала иностранных языков – но погоди, я забыл, что ты уже умеешь немного говорить по-французски.

V. R. T.: Да, я знаю французский. Мне придется в основном читать.

Я: (Киваю) Да, в основном читать.

V. R. T.: Я знаю, что вы принимаете меня за неуча, потому что я иногда странно разговариваю, но это потому, что отец так меня воспитал – он учил меня выпрашивать у людей деньги; но я могу говорить иначе, любым способом, если захочу. Вы не верите, так?

Я: Ты сейчас говоришь очень правильно – думаю, что ты имитируешь меня, не так ли?

V. R. T.: Да, я научился говорить так, как говорите вы. А теперь послушайте. Вы ведь знаете доктора Хагсмита? Я буду доктором Хагсмитом. (В совершенстве имитируя голос Хагсмита:) Все это вранье, сущее вранье, доктор Марш. Ладно, давайте я вам расскажу одну историю. Однажды в то долгое время видений, когда Путеходитель был шаманом аборигенов, жила-была девушка по имени Три Лица. Как аборигенка, она использовала цветную глину, которую або находили у реки, чтобы рисовать у себя на грудях лица – одно лицо, на левой груди, всегда говорило: «Нет!», а второе, на правой, было нарисовано так, что говорило «Да!» Она повстречала в Глуши погонщика скота, и тот влюбился в нее, и она повернулась к нему правой грудью! И вот они лежали вместе целую ночь в непроглядной тьме – хоть глаз выколи, вы же знаете, сэр, какие там ночи, в этой Глуши; и он спросил, согласна ли она уйти с ним и жить вместе, и она сказала, что да, и что она научится готовить и убираться по дому, и делать всякие другие дела, какие обучены делать женщины человеков. Но когда взошло солнце, он все еще спал, и когда он встал, она уже ушла и вымылась в реке – видите, как забывчивы и непоследовательны эти сказки, – и у нее стало только одно лицо, ее настоящее; и когда он напомнил ей все, что она ему наобещала во мраке, она стояла, смотрела на него и ничего не отвечала, и когда он потянулся привлечь ее к себе, она убежала прочь.

Я: Интересный фрагмент фольклорной традиции, доктор Хагсмит. Это конец?

V. R. T.: Нет. Когда погонщик начал одеваться – после того, как девушка убежала, – он обнаружил у себя на груди изображения двух лиц, одно на левой стороне, для «Да!», а второе на правой стороне, для «Нет!» Он прикрыл их рубахой и поехал на Французский Причал, где жил мастер татуировок, и попросил обколоть их татуировочной иглой. Люди говорят, что, когда погонщик скота умер, похоронщик в морге снял кожу с его груди и сохранил два из Трех Лиц, очертил их кардамоном на своем похоронном столе в морге и подвязал черной тесьмой. Но не спрашивайте, правда ли это, – сам я их не видал.