Весь вечер мы просидели у Сонина в кабинете. Я писал акт с длинным перечнем замечаний по проверке рубежа, а Николай Федорович дипломатически пытался выведать, имеется ли у него хор.

— Ну, конечно, самодеятельность работает, и хор тоже, — не догадываясь ни о чем, похвастал перед полковником Сонин.

Николай Федорович даже повеселел, услышав эту фразу, а потом, обернувшись ко мне, сказал:

— Заканчивайте, поедем в Черновицы, к Загороднему.

Управление оборонительного строительства полковника А. И. Загороднего было, пожалуй, наиболее сильное из всех других военно-строительных управлений фронта как в организационно-техническом, так и в количественном отношении. Там имелся исключительно работоспособный и грамотный командный состав и особенно выделялся своей научной подготовкой главный инженер управления Г. А. Радченко. Учитывая эту особенность, начальник штаба с одобрения начинжа фронта стал все чаще и чаще привлекать это управление к выполнению более ответственных заданий, и в первую очередь к строительству мостовых переправ, оборудованию в инженерном отношении районов сосредоточения войск, маскировочным мероприятиям.

По пути в Черновицы мы проезжаем деревню Гавриловцы, запустелое местечко Жванец, стоящий на горе Хотин и много других мест, напоминающих о недавнем прошлом. Человеку всегда приятно побывать снова там, где уже когда-то ступала его нога. И снова мечтаю после Победы пройти по дорогам минувшей войны, поклониться тем простым людям, которые давали нам кров и пищу, когда мы в этом нуждались.

На окраине Черновиц в небольшом двухэтажном доме, сделанном, как мне кажется, из одного стекла, размещается штаб управления полковника Загороднего. Он сам встречает нас возле ворот, весь сияющий, широкоплечий, с едва заметными рябинками на лице.

— Рад. Очень рад, — приветствует Николая Федоровича начальник управления, — я вас ждал со вчерашнего вечера. Сонин звонил...

— Куда нам прикажете идти?

— Прошу ко мне. Отобедаем и обо всем поговорим.

Во время обеда зашел главный инженер Радченко. Я вижу его впервые.

— Ну, как мост в Залещиках?.. — спрашивает у него Слюнин, рассматривающий с интересом висящие на стенах картины.

— По-моему, закончили.

— А без «по-моему», поточнее?

— Разрешите позвонить, товарищ полковник?

— Не надо. Мы там будем через два часа и сами посмотрим.

Николай Федорович взял со стола папиросу, закурил и неодобрительно сказал:

— А я думал, Радченко, что вы руководите работами оперативней.

Радченко краснеет. Он смущен откровенностью полковника.

— Вы правы, — признается он, вытирая платком вспотевшую лысину, — последние дни я там не был. Ездил все по рубежу, ведь его сдавать надо. Понимаете, лицом в грязь ударить тоже не хочется.

— Поедем и по рубежу, — говорит, усмехаясь, Слюнин. — Слыхал, что у вас там кое-где траншеи залило после недавнего дождя, нагорные канавы не сделаны, уклоны не выдержаны.

Загородний старается сгладить не совсем приятную беседу.

— Николай Федорович, — говорит он, — стоит ли вести разговор о такой мелочи? Траншеи уже сухи, хотя был настоящий ливень. Нам, конечно, задал он немало дополнительных хлопот, это правда. Но я хотел вам сказать другое. Вы посмотрите лучше на эти картины, — полковник Загородний резко повернулся в противоположную сторону и подошел к стене. — Здесь есть полотна известных художников эпохи Возрождения. Не правда ли, они хороши?

— Да, неплохо, — говорит Николай Федорович, глядя на полуобнаженную мадонну, опускающуюся на грешную землю с заоблачных высот.

— Нравится? — спрашивает меня немного повеселевший Загородний.

— Очень. Очень нравится. Только как эти картины попали сюда, в этот дом?

— Они оставлены гитлеровским гауляйтером, который здесь жил. Он убежал ночью, бросив не только награбленные ценности, даже и более необходимые предметы своего туалета. Хотите, могу показать?

— Нет, не надо, — просит смеясь Слюнин. — Вы хорошенько посмотрите, — бросает уже на ходу полковник Слюнин, — если это не копии, то отправьте картины в Москву, в музей им. Пушкина, — это будет ценный подарок. А нам свой подарок покажете в Залещиках.

— Вы опять про мост? — мрачнея, спрашивает Радченко. Видимо, он не совсем уверен, что без него так быстро могут закончить это большое и довольно сложное по своим конструкциям сооружение. Когда мы под вечер стали спускаться к Залещинской переправе, к нашей общей радости, по мосту уже катили груженные боеприпасами машины 38-й армии.

— Составьте наградные листы на лучших строителей, — распорядился начальник штаба, — завтра поедем к командующему армией и сделаем представление.

Побывав на Днестре еще у понтонеров и решив с ними на месте ряд неотложных вопросов, мы с полковником в завершение своей поездки берем направление на Тернополь.

— Теперь, — с воодушевлением говорит Николай Федорович, — мы вас окунули в жизнь фронта, познакомили с работами, с людьми. Сидя в отделе штаба, можно пропустить многое, притом очень важное и нужное. Потом это боком выходит. Штабному офицеру надо бывать почаще в войсках. Эту старую истину, давайте с вами договоримся, никогда забывать не будем. Согласны?

— Ну, какое я имею право быть несогласным? — отвечаю вопросом на вопрос полковника.

— Это верно, — замечает Слюнин. — У меня, знаете, все никак не выходит из головы думка о наших старичках солдатах из управления Загороднего. Подумайте только, какой мост отгрохали за пять суток. Просто герои. Я с одним разговорился в тот вечер, когда в Залещиках были.

— Откуда родом? — спрашиваю его.

— Я-то? — говорит, прищуривая свои немного выцветшие голубые глаза. — Из-под Рязани.

— А плотничать где научился?

— Мы всей деревней плотники. Еще в ту германскую войну недалече отсель стояли, в Подгайцах. И тоже, хоть молодой еще был, а топором мастерил. Австрийцы, как ни старались, пройти через наши окопы не смогли.

— А дома, — спрашиваю его, — кто остался?

Старик потрогал свою жидкую бороденку и тяжело вздохнул:

— Одна сноха на хозяйстве осталась с детишками. Старуха, пускай земля ей будет пухом, померла еще прошлой осенью, в аккурат на Покров. Одно счастье, что колхоз помогает, в обиду не дает.

— А сын где? — спрашиваю у загрустившего солдата, предложив ему папиросу и спички. — Он что, тоже на