Шрифт:
Закладка:
Воспоминания о юности в Приюте лёгкой тоской отозвались в сердце Вариона. Он давно подметил эту странность своего разума. Какой бы паршивой ни была жизнь, спустя несколько лет в памяти всплывали лишь приятные образы. Он почти забыл о тренировках, после которых кровоточили мозоли, а синяки сходили по целой луне. В тумане прошлого растворились сиплые крики Коршуна и ядовитые издёвки Гадюки. Зато он всё так же помнил поздние вечера с молодыми Лисами, когда кто-то протаскивал запотевшую бутылку в Приют.
Химера считал, что память издевается над ним, заставляет сожалеть об утраченном прошлом, в котором на деле была лишь боль. Боль от истязающих упражнений и наказаний за их плохое выполнение. Боль от постоянного голода до первых серьёзных заказов.
И, конечно, боль в той самой душе, которую распорядители Лисьего Приюта так старались задушить. Предупреждали, что о жалости нужно забыть. В первую очередь, к самим себе. Говорили, что только так можно не жалеть тех, чью жизнь придётся оборвать по воле других, кто заплатит побольше. А ещё распорядители велели не привязываться друг к другу.
Отчасти они были правы. С каждым годом ребят, что собирались в разбитом южном коридоре, становилось всё меньше. Один за другим они уходили на своё последнее задание, после которого Коршун велел забыть даже их лица. И ведь так и получалось. Их имена звучали всё реже, пока кто-то не упоминал их в последний раз и получал лишь волну удивлённых взглядов от тех, кто давно о них забыл. Наверное, так человек и умирал окончательно. Когда его имя исчезало из разума и уст тех, кто его знал.
Химера решил, что более этого не допустит, что бы ни завещал ему в своё время Настоятель.
«Настоятель, — подумал он. — Я же тебя видел, да? Или приснилось?»
— Эй! — Калач щёлкал худыми пальцами прямо перед глазами Лиса. — Ты меня вообще слушаешь?
— Да, конечно, — заверил Варион. — Охренительная история.
— Скажи же? Кольбар дней десять сесть потом не мог, — гнусный смешок Грауса подсказывал Химере, что ему и не стоило слушать его.
— Могу представить, — Химера кивнул проходящему навстречу Полозу. — Слушай, так что вы нашли-то?
— Пускай Берт объясняет, — отмахнулся Калач.
Спуск закончился захламлённым подвалом, с которым Варион познакомился ещё накануне. Бертольд успел разобрать несколько стеллажей. Рядом с собой он водрузил стопку опустевших деревянных поддонов, теперь служивших столом для его скромной трапезы из куска вяленой курицы и воды.
— А, Варион! — глава семейства улыбнулся, не прекращая жевать жёсткое мясо. — Как дела, есть какие новости?
— Знаешь, Бертольд, в наших обстоятельствах, даже лучше, чтобы новостей не было какое-то время, — Химера склонился над горой хлама, которую Бертольд, очевидно, успел перебрать. — Чем заняты?
— Кушаю, — старик поднял обглоданную кость с остатками желтоватого мяса. — А, или ты об этом? Да вот, решил посмотреть, что тут такое хранится. Делать всё равно нечего, а так хоть могу выяснить, что за чудо-замок мы с вами отыскали.
— И как, нашёл чего? — Химера хотел присесть на край самодельного стола, но передумал, услышав хруст древних досок. — Ну, кроме хлама.
— Это для нас всё это — хлам, — многозначительно возразил Бертольд. — Люди, которые тут жили, собирали все эти вещи с конкретной целью. Нам этого, увы, не понять. Как знать, быть может, для них все наши пожитки тоже казались бы хламом.
— Но кое-что мы нашли, — выпалил Калач через плечо Вариона. — Давай, Берт, покажи ему.
«Берт» с сожалением посмотрел на курицу, но всё же отложил объедки и отряхнул руки. Он жестом велел Химере подождать, а сам с неожиданной прытью скрылся за ближайшим стеллажом. Оттуда он вернулся с табличкой в половину сажени. На ней кто-то вывел изящный контур, который складывался во что-то знакомое. Взгляд Лиса скользил по плавным изгибам, перемежавшимся с угловатыми выступами.
Карта. Варион не сомневался, что перед ним оказалась настоящая карта, вырезанная кем-то на отполированном куске камня. Он узнал некоторые участки, которые уже видел не раз в кабинете госпожи Гадюки. Пока Мирфия растекалась очередными нравоучениями, его скучающий взгляд изучал тканую карту на её стене. Прошлой осенью такие встречи становились особо тоскливыми, так что воспоминания были весьма свежи.
Химера видел плавную линию, что шла почти от середины карты и ближе к своему концу раскрывалась зубастой пастью. Море на этой табличке обозначалось тонкими штрихами у верхнего края, и сомнений не оставалось. Так выглядело устье Сальмены, где она сливалась с Большим Северным морем у самого Трисфолда.
— Ты прав, — согласился Бертольд, когда Варион озвучил свою догадку. — Это карта наших мест.
— Скажи ему, что это я догадался! — потребовал Калач.
— Думаю, он уже сам это услышал, Граус…
— Короче, Берт сказал, что вообще не сечёт в картах, — начал наёмник заготовленный рассказ.
— Нет, Граус, этого я не говорил…
— Но я-то карт много повидал! — Калач не желал, чтобы его прерывали, и деловито покачал указательным пальцем. — Понимаешь, Кольбар обожал карты. Куда бы нас ни заносило, он искал карты, потом сравнивал разные.
— Что там сравнивать? — подивился Варион. — Большая Земля же одна.
— Да не перебивай что ли, — Граус поднёс ладонь к лицу Лиса. — А вообще, сравнивать есть что. В Граденне Алледан рисуют огромным, а Летару — крошечной такой страной, например. В Трисфолде — всё наоборот. Короче, посмотрел я эти линии и понял. Карта! Большая Земля.
— Не вся, однако, — Бертольд уложил плиту на стол и начал водить по ней ладонью. — Кое-что мы опознали…
— Благодаря… — протянул Калач.
— Благодаря тебе, я понял, — закончил за него Химера. — Так почему она на камне?
— Очевидно, те, кто тут жил до нас, умели с ним обращаться. Может, и бумаги у них не было, но она и не нужна, когда есть такая тонкая работа по камню, — заключил Бертольд. — Посмотри на стены, на полы. А эта чудесная плита в самом низу? С ума сойти! Карта сделана так же: только взгляни на эти линии, они будто пером написаны!
— И о чём нам это говорит?
— Пока не знаю, но сделать такое руками почти невозможно, — Бертольд поманил Вариона пальцем, приглашая наклониться к карте. — Это не самое странное. Граус, покажешь, где тут что?
— Взирай, — Калач слегка качнул бедром, чтобы старик подвинулся. — С
