— У нас с Коннором договоренность, — шепчу я, глядя на него снизу вверх. — Он с самого начала сказал мне, что не собирается хранить мне верность…

— Конечно, черт возьми, он этого не сделает, — с отвращением ругается Найл, но я бросаюсь вперед.

— Он тоже не ожидает, что я буду такой, — торопливо говорю я. — Он прямо сказал мне, что, за исключением тех случаев, когда мы пытаемся зачать наследника, я могу иметь в любовниках любого, кого пожелаю, и он сделает то же самое. После свадьбы мы будем вдвоем, пока я не забеременею, а потом после этого… — Я прикусываю губу. — Он говорит, что захочет меня только тогда, когда придет время рожать еще одного ребенка. В остальном он этого не сделает…Я могу…

Найл смотрит на меня так, словно я сошла с ума.

— Сирша…

— Разве ты не видишь? — Я смотрю на него, все еще цепляясь за его руку. — Есть другой путь. Позже…

— Значит, я должен дождаться королевских объедков? — Слова резко срываются с губ Найла, и он выглядит так, как будто сожалеет о них в тот момент, когда произносит, но они все равно причиняют боль. Я отдергиваю руку, жалея, что не могу отодвинуться дальше, чем позволяет стена.

— Это не то, что я имела в виду, — шепчу я, но Найл уже тянется ко мне, обхватывая ладонью мое лицо.

— Мне жаль, — говорит он, и в его голосе сразу слышится огорчение. — Я не хотел причинить тебе боль. Но Сирша, так не должно быть. Муж, который тебя не любит, который неверен и которому все равно, с кем ты трахаешься… — Он сжимает челюсти, качая головой. — Если бы ты была моей, Сирша, я бы убил любого мужчину, который прикоснется к тебе. Тот факт, что Коннору насрать, пока он тот, кто лишит тебя девственности…

— И это все? — Я прикусываю губу. — Ты хочешь быть первым? Я не могу…

— Мне насрать, девственница ты или была с сотней мужчин, лишь бы я был последним, — рычит Найл. — Но ясно, что этого не может быть. Просто, ты не должна действовать так опрометчиво, Сирша. Для тебя есть другой выбор, и я имею в виду не только себя. — Его глаза почти дико ищут мои, и я чувствую, как мое сердце сжимается, когда я думаю о том, чего, должно быть, стоило ему сказать мне все это сегодня вечером. Это самое сильное волнение, которое я когда-либо видела от него.

Его челюсть снова сжимается, и он качает головой.

— Черт возьми, Сирша, я…

Что бы он ни собирался сказать, он не заканчивает. Его руки сжимают мою талию, его рот снова обрушивается на мой, с отчаянной, голодной потребностью мужчины, который знает, что, возможно, никогда больше не прикоснется к тому, чего хочет больше всего на свете.

Коннор хочет меня. Я знаю это. Он хочет обладать моей невинностью, быть первым в моей постели и осквернять меня всеми доступными мужчине способами. Это само по себе сводит меня с ума от желания.

Но это… с Найлом…нечто другое.

Найл просто хочет, и я чувствую, как это прожигает его насквозь, проникает в меня. Мой рот открывается для него, мои руки прижимаются к твердым мышцам его груди, а затем к его рубашке, притягивая его ближе, и его руки поднимаются, чтобы накрыть мои.

— Сирша…

Он шепчет мое имя у моих губ, как молитву.

— Я хотел тебя столько, сколько себя помню, — выдыхает он мне в рот. — И, если я никогда больше не прикоснусь к тебе, я буду помнить этот поцелуй всю свою жизнь.

Я не знаю, что думать, что чувствовать, что сказать. Я чувствую себя захваченной этим, выбитой из равновесия внезапной силой его заявления практически из ниоткуда, свирепостью его желания. Я никогда не представляла, что меня так хотят, и я не знаю, что с этим делать.

— Сегодня вечером у меня нет другого выбора, — шепчу я, поднимая лицо, чтобы заглянуть ему в глаза. — Но позже будут другие варианты. После того, как я выйду замуж. И тогда…

Я выскальзываю из его объятий, мое сердце бешено колотится в груди, я покраснела, мне больно, и я так ужасно смущена, что мне хочется убежать обратно в безопасность своей комнаты. Но я не могу. Я должна посмотреть правде в глаза, что ждет меня впереди. Я должна выполнить свое обещание и сдержать его. Только тогда я смогу выбрать для себя, Коннора, или Найла, или, может быть, какого-нибудь другого любовника, которого я еще даже не встретила.

Однако выражение глаз Найла, когда я отступаю назад, вызывает слезы в моем сердце.

— Мне нужно идти, — шепчу я. — Я опаздываю.

А потом я разворачиваюсь на каблуках и бегу к лифту.

24

КОННОР

Я не уверен, что когда-либо видел что-либо столь же красивое, как Сирша, когда она входит в собор Святого Павла. На ней сапфирово-голубое платье, и, хотя я знаю, что она, должно быть, купила это платье еще до того, как я подарил ей это кольцо, я не могу не думать о том, как оно сочетается с камнями.

Джейкоб рядом со мной, чтобы засвидетельствовать мою помолвку. Я стискиваю зубы, когда вижу, как Найл входит после того, как Сирша на полпути к алтарю, и поворачиваюсь, чтобы свирепо взглянуть на Грэма.

— Какого черта, черт возьми, он здесь делает?

— Свидетельствует, — коротко говорит Грэм. — Поэтому, когда мы вернемся в Бостон, у Лиама не может быть никаких сомнений в том, что это было сделано правильно и по-настоящему.

Я не могу спорить с этой логикой, хотя часть меня горячо восстает при мысли о том, что какой-либо мужчина Лиама будет здесь, чтобы засвидетельствовать мою помолвку с Сиршей, которую Лиам так беспечно просрал. Но это всего лишь чувства. И с этого момента мое выживание и выживание моих людей зависит от логики, от контроля, от того, чтобы относиться к тому, что должно произойти, осторожно и без ненужных эмоций. Даже, возможно, особенно, когда речь заходит о Сирше.

Она скользит по проходу ко мне, жемчуга в ее ушах и на шее сверкают в свете свечей. Она сияет в свете свечей, словно подсвеченная изнутри, румянец на ее высоких скулах, который, как я полагаю, предназначен для меня. Чего я не могу себе представить, так это то, как она бросает взгляд на Найла, всего один раз, прежде чем вложить свои руки в мои, когда мы стоим перед алтарем.

У меня нет причин думать, что есть какой-либо повод для ревности, и я не имею никакого права ревновать после обещаний, которые мы дали друг другу на пляже, соглашения, которое уже существует между