Наконец, после дополнительной акклиматизации, мы получаем разрешение, чтобы попытаться провести восхождение (здесь следует заметить, что начало сезона 2008 года на Эвересте ознаменовалось тем, что Китай установил политический контроль к доступу в горы выше Лагеря 2, а также ввел жесткие ограничения сообщений с непальской стороной. Сборная Китая запланировала эстафету Олимпийского огня на вершину Эвереста через северо-восточный хребет, самый распространенный путь из Китая. В Лагере 2 была размещена вооруженная непальская группа с приказом стрелять на поражение в каждого альпиниста, который поднимается выше, опасаясь, что на вершине мира может состояться ралли под лозунгом «Свободу Тибету», что помешает Олимпиаде в Пекине. К счастью, китайская команда поднялась на вершину 8 мая 2008 года, и наша экспедиция могла продолжить восхождение)[325].

Маршрут на большую часть пути проложен, наши высотные лагеря обустроены, прогноз погоды благоприятен. Это похоже на ночь перед ремонтом солнечной батареи МКС, но с одной лишь разницей: на 59-й день подъема в палатке Третьего лагеря меня одолевают боли в спине. Яростный приступ не проходит, и я вынужден принять критическое решение – жить или умереть. Тайленол и стратегически сложенный мешок со снегом в спальнике – единственная надежда избавиться от боли. Но на рассвете, когда ясно видна пирамидальная вершина, адская боль застает меня при анализе вариантов.

Наконец, после того, как я встал и с огромным усилием сделал 20 неуверенных шагов в официальной попытке восхождения, знаю, что у меня есть единственный выбор. Но никак не могу его сделать. Знаю, что если в таком состоянии пойду вперед, то поставлю под угрозу успех моего друга Адама Яниковски и всей команды. И я не только не позволю своим товарищам достичь вершины, если не смогу в какой-то момент двигаться или оступлюсь – все мы можем попасть в отчаянное положение. Ставки слишком высоки.

«Я все», – говорю я. Мой голос слаб и дрожит от боли, сильного разочарования и печали.

Когда наблюдаю за тем, как команда покидает стоянку и начинает подниматься в Лагерь 4, а затем на вершину, у меня из глаз текут слезы. Адам в ярко-желтом пуховике несколько раз оборачивается и смотрит на меня. Я могу вообразить страдание, которое он чувствует, оставляя товарища по команде. Но мы уже давно договорились, что если одному из нас придется повернуть назад, пока другой будет в безопасности и сможет спуститься со своим шерпом-напарником, то другой должен продолжать восхождение.

Знаю, что мне нужно спуститься с горы и получить медицинскую помощь, но не уверен, как именно это произойдет. Со мной остается шерп Ками – пока я лежу прямо на снегу, используя самый большой в мире пакет со льдом, чтобы уменьшить боль в спине, он вынимает большую часть поклажи из моего рюкзака. Боль слегка притупляется, и когда на короткое время спазм отпускает, мы начинаем медленно спускаться по склону, и я могу держать спину практически вертикально. Далее следует бесконечная серия спусков более чем на 2500 футов вниз по синему льду, причем веревка пропущена вокруг рук и за спиной, создавая контролируемое трение.

С нами идет мой приятель Боб Лоури. Достигнув Лагеря 3, он выдохся: его мучает «кашель кхумбу»[326], который мешает многим альпинистам в этом районе Непала. Он тоже принял трудное решение вернуться, надеясь снова попробовать какой-нибудь в следующий раз. Ками и Боб практически святые: они терпеливо останавливаются каждые 20–30 минут, пока я ложусь на снег и пытаюсь распрямить спину, чтобы уменьшить боль.

Боб, или «Клоун Бобо», как я его называю, полон каламбуров, которые отвлекают меня от жалкого состояния, в котором я нахожусь. Я могу двигаться не быстрее улитки, поскольку пытаюсь не сгибать спину слишком часто, хотя и настраивался на неумолимое количество спусков по крутому склону Лхоцзе. Мне как мужчине не ведома родовая боль, но теперь я вполне понимаю мамочек – они испытывают примерно то, что сейчас приходится выдерживать мне. К сожалению, надолго отвлечься от жалости к себе не удается, даже для того, чтобы пожалеть Бобо, хотя он ни разу не позволил это показать. Бобо обладатель пяти черных поясов, и, будучи спортивным тренером, помимо своей повседневной работы в инвестиционно-банковской сфере, знает, что делает, когда растягивает мою спину на 5 или 10 минут при каждой остановке для отдыха.

Примерно на полпути мы встречаем моих товарищей по команде Ярослава, Джастина и Дина, которые поднимаются для восхождения. Они запыхались, но полны энергии и энтузиазма. Контраст разительный. Пепельно-серый, я истощен эмоционально и физически, вне себя от усталости и киплю от боли и разочарования (причем не уверен, что причиняет мне более сильную боль – искалеченная спина или осознание того, что уклоняюсь от своей цели, и не знаю, вернусь ли к ней когда-нибудь). Хотя я хорошо знаю этих ребят, не могу вести с ними беседу не задыхаясь, поэтому просто бросаю сквозь зубы «Удачи». Двигаясь медленно, но решительно, в конечном счете, добираюсь до Лагеря 2 на высоте 21 500 футов (6560 м) над уровнем моря. У меня достаточно времени для тягостных дум.

Когда мы спускаемся, я думаю о 250 душах, сгинувших на горе. Как бы я ни любил приключения, знаю, что к такому приключению я еще не готов. Очень уважаю эту великую гору. Альпинисты питают сильные суеверия относительно Эвереста: они относятся к горе так, словно у нее есть разум или душа, с которыми нельзя шутить. Местные жители Тибета называют гору Чомолунгма, или «Богиня – Мать Земли», и когда-то считали ее святым местом, запретным для людей. Местные стали бывать на Эвересте лишь после того, как европейцы стали призывать на помощь при восхождениях шерпов, известных своей выносливостью и природной способностью преодолевать высоту. Большинство горцев по-прежнему считают это место святым, чтят веру, посещая святыни, вознося молитвы и соблюдая вековые ритуалы.

Эверест нелегко снимает свою оборону. Всего одному из трех претендентов на восхождение удается совершить путешествие в оба конца – на вершину и обратно. Риск погибнуть на горе сродни тому, с чем сталкиваются астронавты, стартующие на борту шаттла. В обоих случаях я один из счастливчиков.[327] В течение ночи в Лагере 2 я проснулся задолго до того, как первый луч проник в палатку моего друга Монти, у которого в сухом и холодном горном воздухе развилось сильное носовое кровотечение. Он и его партнер по скалолазанию планировали на следующий