Киеве и напряжение обстановки ослабло, летописец мог быть отозван или послан в составе одного из посольств во Владимир. Во Владимире наш автор нашел нового покровителя — молодого князя Константина Всеволодича. Признанная образованность Константина облегчала его сближение с летописцем-книжником, несомненно, тоже очень образованным и начитанным человеком. Если признать верным, что этим летописцем-ритором был Даниил Заточник, то мы получаем еще одну точку соприкосновения с князем Константином Ростовским: озеро Лаче, где плохо «процветала часть» Даниила, находилось в его владениях, и он командовал белозерскими полками.

«Константиновский» отрезок владимирской летописи 1205–1207 гг. по своей конструкции очень напоминает «Слово Даниила Заточника»: каждую жизненную ситуацию автор сопровождает тематическим подбором цитат из церковных книг, предпочитая краткие, образные афоризмы, примеры которых приведены выше.

Насыщенность летописного текста цитатами в некоторых разделах близка к тем подборам цитат и притч, которые мы видим у Даниила, когда на одну конкретную тему приводится несколько изречений.

Некоторые темы в летописи и у Даниила одинаковы. Такова тема о милостыне; она доминирует в «Слове» Даниила и явно ощутима в указанных разделах летописи. Описывая отъезд князя Константина в Новгород, наш автор без особой надобности говорит о том, что князь щедр «паче же и на милостыню». Далее следует приведенная выше подборка из шести цитат на тему о щедрости, завершающаяся цитатой из Соломона: «Милостынею и верою очищаются греси». Одинаковы и некоторые образы, не встречающиеся за пределами сопоставляемых нами произведений: «Богат возглаголеть — вси молчат и вознесут слово его до облак» (Даниил); «И быстьговор велик, акы до небеси от множества людей, от радости великия…» (летопись 1205 г.). Даниил желает Ярославу Владимировичу: «Господи, дай же князю нашему… мудрость Соломоню и хитрость Давидову…» Летописец говорит то же самое о Константине: «Дасть бо господь смысл и премудрость Соломону, такоже и Константину много зело…» Конечно, такие литературные штампы не решают вопроса, но, учитывая их крайнюю редкость в летописи, мы отмечаем них вместе с другими чертами близости.

* * *

Допуская, что Даниил Заточник после своей убедительной челобитной попал ко двору Ярослава Владимировича, сопутствовал ему в Новгород, вместе с ним уехал на юг, где продолжал свою летописную работу, а затем опять возвратился в Суздальщину, мы легко поймем, что два таких книжника, как Даниил и Константин, должны были здесь найти друг друга. Летописец вел не частные записки узколокальнопо характера, а хронику больших княжеских дел, в которой обрисовывались события от Карпат до Средней Волги, от Новгорода до Половецкой степи. Он был, следовательно, заметным, может быть, даже известным человеком при дворе Всеволода. Если верно допущение, что его интерес к посольским делам объясняется его участием в них, то известность становится почти обязательной. Трудно сказать, когда его личное обращение к Ярославу стало достоянием читающей (и слушающей) публики, но мы знаем, что уже вскоре появился подражатель, облачившийся в ризу премудрых словес Даниила.

Константин, очевидно, тоже выделялся на фоне «большого гнезда» северо-восточных князей. Старший сын Всеволода, по всей вероятности, унаследовал склонность к книжной мудрости от своих ученых стрыев — Андрея Боголюбского и Михаила Юрьевича: «Константин… всех умудряя телесными и духовными беседами; часто бо чтяше книги с прилежаньем и творяше все по писаному, не въздая зла за зло. Сего по праву одарован бе бог кротостью Давыдовою, мудростью Соломонею, исполнь сы апостолскаго правоверья». Эту летописную характеристику дополняют и расширяют те недошедшие до нас материалы, которые скопировал В.Н. Татищев: Константин «великий был охотник к читанию книг и научен был многим наукам. Того ради имел при себе людей ученых, многие древние книги греческие ценою высокою купил и велел переводить на русский язык. Многие дела древних князей собрал и сам писал, також и другие с ним трудилися. Он имел одних греческих книг более 1000, которые частию покупал, частию патриархи, ведая его любомудрие, в дар присылали сего ради. Был кроток, богобоязнен, все разговоры его словесы книжными и учении полезными исполнены были…»[247]

9

Сопоставление «Слова Даниила Заточника» с летописью закончено. Оно велось в двух направлениях: во-первых, это было обращением к летописи как к источнику фактической истории, а во-вторых — рассмотрением летописных сводов XII–XIII вв. как совокупности историко-литературных произведений, созданных современниками Даниила.

На первом пути пристальное внимание ко всему комплексу летописных биографических сведений об адресате «Слова» — князе Ярославе Владимировиче — позволило соотнести их с биографическими чертами самого автора «Слова» и определить (разумеется, предположительно) точную дату и исторические условия написания челобитной Даниилом — 1197 г.

На втором пути велись поиски тех летописных текстов, которые по своему литературному стилю и политическим симпатиям могли быть сближены со «Словом» Даниила. Поиски привели к выявлению четырех крупных полос во владимиро-суздальском летописании, которые по указанным выше признакам должны быть сопоставлены со «Словом Даниила Заточника»: 1184–1192; 1200–1207; 1214–1218; 1227 гг.

В дальнейшем для простоты автора этих летописных статей будем именовать Даниилом, хорошо сознавая всю условность этого.

В анализе «Слова» и синхронных ему летописей многие положения основывались на предположениях и гипотезах, которые, будучи взяты сами по себе, вне той системы, какую они образуют, могут показаться недостаточно аргументированными. Однако наличие системы гипотез, взаимно подкрепляющих друг друга, дает право эти гипотезы опубликовать и основывать на них определенные выводы.

Те летописные комплексы, на которых основано наше построение, сохраняют все главные признаки стилистического единства и одинаковости социальных взглядов, но между отдельными фрагментами летописания есть и различия: иногда это связано с новым заказчиком (как, например, с Константином, любившим, очевидно, высокий книжный «штиль»), иногда объясняется просто совершенствованием мастерства, как можно судить по великокняжеской летописи Константина (1216–1218 гг.). Богатство языка и сочетание мирского с церковным одинаково характерны и для «Слова Даниила Заточника», и для выделенных нами фрагментов летописания на всем их протяжении. Помимо любви к афоризмам и церковным цитатам единство стиля подкрепляется излюбленной вопросительной формой, завершающей длинные рассуждения и подборки цитат. Летописные статьи Даниила столь же многообразны по своей форме, как и его «Слово»: цитаты из церковных книг сочетаются с мирскими притчами, высокопарные риторические выражения уживаются рядом с красочным и сочным народным языком. «Не мори ся голодом с дружиною, — говорит Всеволод осажденному рязанскому князю, — и людий не помори, но лези семо к нам; ты нам брат свой — ци снемы тя?» «Мы есмы ци не князи же? Пойдем, такы же собе хвалы добудем!» — будто бы говорил Игорь перед походом 1185 г.

Приведенные ранее притчи из летописной статьи 1185 г. полностью уравнивают летописную запись со «Словом Даниила Заточника»; если не дать точной ссылки, то читатель может заколебаться, к какому