Шрифт:
Закладка:
— Так и есть, — кивнул юный вождь.
— Стало быть, ты — нынешний правитель Десятиградия?
Тилла усмехнулся его изумлению:
— Добро пожаловать в Солнечный раскат, чужестранец!
Обряд явно близился к завершению. Чаша с хаомой передавалась из рук в руки, постепенно пустея. Толпа пришла в движение, зашумела. Аоранга подвели к котлу, в котором булькало мясо, и сунули в руки дымящуюся плошку с варевом. Пришлось взять, — оказалось, оленина.
— Пойдем со мной, — приказал князь. — Вон туда, в большой шатер. Мы почтили Сурью Дару, а теперь — пир. Будем беседовать, пить, веселиться! Эй, где же певцы с игрецами?
* * *
Пир Аоранг запомнил плохо. В памяти всплывали только яркие обрывки видений. Вот он сидит на жестких подушках за низким столом, ломящимся от блюд, и завороженно следит за танцем совсем юных парня и девушки. Подростки пляшут посреди шатра, перебрасывая друг другу острые кинжалы, а гости хлопают, подбадривая танцоров восхищенными выкриками.
Вот мохначу суют в руки огромную чашу с мутным ароматным пивом, которая уже явно не первый раз обходит вокруг стола. Аоранг, едва коснувшись губами ее края, передает чашу дальше. Хмельного мохнач не любил и даже опасался. В храме его с детства обучали держать в узде дикую часть своей природы. Аоранг умел управлять ею — но отлично знал, что на самом деле она никуда не делась… Хаома и так подействовала на него слишком сильно — мир, ставший поразительно ярким в первый миг, теперь ускользал и расплывался…
— …их было тридцать два — тех, кто нынче в небесной степи, на Третьем Небе, — послышался рядом знакомый женский голос.
Жена князя сурьев сидела рядом, рассказывая о своих злоключениях. Насколько знал Аоранг обычаи диких племен с окраин Аратты, история будет рассказана еще раз сто, пока не превратится в песнь, которую начнут петь по всему Солнечному Раскату.
— …там и мой брат, и вся свита, и служанки, и доблестные телохранители… О, если бы мы сразу поняли, какой бедой грозит разлив! Но я приказала идти вперед, потому что всем сердцем стремилась воссоединиться с тобой, мой супруг! По колено в воде, мы шли целый день до самого заката, но настала ночь, а вода лишь прибывала. Мы провели тяжелую ночь без сна на сыром взгорке, а на рассвете увидели, что половодье окружает нас со всех сторон… Возвращаться или идти вперед? Я вновь приказала идти дальше.
Мы шли, вода поднималась… К вечеру мои люди начали падать от усталости. Сперва служанки — одна за другой опускались в воду и исчезали. Потом слуги, носильщики… В конце концов остались лишь я, четверо стражей и мой младший брат. Сперва он помогал нести носилки, потом просто шел рядом… Наконец он начал цепляться за край и спотыкаться… И вот он споткнулся — и не смог встать. Я схватила его за руку… — царевна запнулась, помолчала и тихо продолжила: — Я держала его очень долго. Понимала, что он уже мертв, и все равно не отпускала…
К тому времени мои стражи уже не могли идти. Они остановились и стояли, держа носилки над водой, пока хватило их сил. Сурья Исварха спустился за горы, и я простилась с ним в этом мире. В сумраке я слышала голоса моих стражей. Они окликали меня, и я отвечала им… А потом они начали замолкать, один за другим… Наконец настал тот миг, когда я позвала и мне никто не ответил. Только мой сын плакал и просил грудь, не зная, что настает наш смертный час…
— Слава твоим стражам, Фраван! — взволнованно произнес Тилла. — Поистине они достойны сопровождать солнечную колесницу Сурьи Исвархи в степях Третьего Неба! Даже в смерти сохранившие верность… Это знак великой милости небес! Добрая Сурья Дана сохранила мою семью их руками. — князь повернулся к Аорангу: — И твоими, чужестранец.
Мохнач вскинул голову. Узкое лицо Тиллы казалось бесстрастным, непроглядно-синие глаза смотрели, будто из мира богов.
— Я приношу тебе благодарность, Аоранг! Уже не перед ликом божества, а как мужчина — мужчине. Ты спас мою жену, Фраван Благословенную. Она родила нашего первенца в доме матери — так у нас принято — и спустя сорок дней возвращалась домой, спеша показать мне сына. Я не спал двое суток, разыскивая ее среди затопленной степи…
— Я ехала в носилках лишь потому, что недавно родила! — сочла нужным пояснить Фраван. — А все прочие шли пешком, чтобы не возвышаться надо мной. Ребенка должен посадить на коня отец. Таков обычай.
— Этот обычай едва не погубил тебя, — добавил Тилла, глядя на нее с нежностью. — Уверен, нашего сына ждет необычная судьба! Жрецам надо будет очень хорошо подумать над его именем… Ну а ты, Аоранг…
Князь сурьев внимательно оглядел его, и мохначу показался странным его испытующий взгляд.
— Я прежде не встречал таких людей, как ты. Ты из Аратты?
— Да, с далекого севера, из небольшого племени, прозванного мохначами, — сказал Аоранг. — Мой народ живет на плоскогорье, известном как Змеиный Язык…
— Не знаю такого, — отмахнулся Тилла. — В Аратте сотни народов. Главное — ты не один из желтоглазых арьев. Ты говоришь на их языке, но сам — не один из них, я это вижу. Поэтому ты будешь желанным гостем в моей стране. Живи в моей столице, сколько сам пожелаешь. Ни один сурья не обидит тебя. А за спасение моей семьи — проси что хочешь.
— Даже так? — Аоранг не смог удержаться от недоверчивого взгляда.
Тилла величественно наклонил голову:
— Награда должна соответствовать благодеянию, иначе Сурья Исварха накажет меня за неблагодарность. Я выполню любую твою просьбу, какая будет в моей власти. Ну а ты, прежде чем просить, сперва хорошо подумай и не торопись.
Аоранг низко поклонился. Слова князя сурьев впечатлили его. Но прежде он хотел кое-что уточнить.
— Прости, князь… Ты произнес слова «один из желтоглазых арьев…».
— Ложных арьев, — уточнил Тилла. — Истинные арьи — это мы, народы Солнечного Раската.
— А если бы я оказался «ложным арьем», то…
— Если бы ты оказался одним из желтоглазых, пришлось бы отдать тебя жрецам Тигна Кары.
«Тигна Кара», — мысленно повторил Аоранг, запоминая имя, а вслух спросил:
— Тем, что пробивают черепа и снимают кожу?
— Им самым.
— Несмотря на то, что я спас твою жену и сына?
— Именно так, — спокойно кивнул князь. — И Сурья Исварха не наказал, а похвалил бы меня.
* * *
Всю ночь Аорангу являлись безумные видения. Хаома широко отворила двери его разума, впустив ночных
