Из-за полсти, отгородившей очажный угол, высунулась стряпуха.

– Эй, почтенные, а нам кувшинчик таких лимонов не продадите? – поинтересовалась она. И ворчливо добавила: – Вечно вся благодать достаётся детям мулов, живущим под безлунными небесами!

Приказчики засмеялись, а Волкодав вспомнил халисунца Динарка. Вот кто умел ругаться так, что надсмотрщики в забой ходили послушать. Сколько ему было лет?.. Рудничные подземелья быстро делают молодых парней стариками…

…Пещера. Дымный чад факелов. Мечущиеся крылатые тени…

Двадцать второй уровень…

Серый Пёс лежит под стеной, а рядом, вполголоса поминая Белого Каменотёса, возится безногий калека. Где-то неподалёку хлопают кнуты, слышатся вскрики и брань. Мимо торопливо шаркают ноги, вереницей катятся тачки: туда – пустые, обратно – нагруженные породой. Только они везут не обычный каменный лом, какой производят в забоях молотки рудокопов, старательно извлекающих всё ценное. В тачки безо всякого порядка навалены изрядные глыбы. У кого одна крупная, у кого две-три поменьше. Натужно скрипят оси колёс, хрипло дышат и тяжело кашляют люди… Совсем недавно здесь стучали зубилами и кайлами проходчики, дравшиеся в глубину. Рудознатцы распорядителя Шаркута заметили в стене штрека розовый гранит, расчерченный, словно письменами неведомого языка, змеистыми багровыми жилами. Точь-в-точь как тот, что, бывало, нёс в своей толще желваки хвойно-зелёного самоцвета. Опытные подземельщики пытались спорить, доказывая, что жила сразу по трём приметам пустая, но за свои хлопоты дождались только кнутов.

«Каттай бы сразу сказал», – буркнул Пёс, и халисунец в кои веки раз с ним согласился. Все нынешние лозоходцы Шаркута не стоили одного темноволосого мальчика, умевшего звать сокрытое в камне. Каттай удостоился серебряной рабской серьги, позволявшей ходить по всему Южному Зубу. Вооружённые надсмотрщики первыми кланялись робкому маленькому невольнику. Он заново обнаружил опалы, которые считали иссякшими, и сам же попытался прекратить их добычу, расслышав голос опасности, вещавшей из глубины. В тот раз Горбатый Рудокоп увёл за собой из неволи сразу восемнадцать рабов. Каттая успел выкинуть из рушившегося забоя Кернгорм по прозвищу Должник, но мальчик не захотел отставать от погибших друзей. Куда он подевался, не знали ни Пёс, ни Динарк. Только то, что он больше не войдёт в пятно дымного света, не посоветует, куда изготовилась свернуть самая богатая жила, не вытащит из-за пазухи тайного свёртка с луковкой и куском хлеба…

На двадцать второй уровень без промедления доставили крепи – и в новый забой погнали передовых рубщиков. Таких, как опасный венн с изувеченным халисунцем, только поспевающим колоть глыбы, выломанные напарником.

«Обвал будет», – немедленно предрёк Пёс.

«Во имя дыры в небе, с чего взял?..» – вскинулся халисунец.

«Камень потрескивает. Я слышу…»

Ох, пень лесной, и кто ж такое вслух говорит про забой, где приставлен работать!.. Конечно, они дождались обвала. Молчаливый венн вдруг бросил кувалду, сгрёб Динарка в охапку и бросился с ним под стену. Щелчки и потрескивания, внятные лишь его слуху, вдруг переросли в чудовищный стон, а забой превратился в каменную утробу, исковерканную мукой рождения. Может, кто-то понадеялся на прочность гранита и неудачно расположил крепи… да что теперь гадать. Обоих накрыло и придавило, Динарк успел ощутить присутствие Лан Ламы, небесного провожатого душ, успел преисполниться благодарности за быстрый конец… А потом гора постепенно утихомирилась, и он понял, что обрадовался слишком рано.

Он лежал на неровном полу, а над ним на четвереньках стоял Пёс. И кажется, удерживал глыбу, готовую переломать кости обоим.

Далеко ли до выхода? В какой он стороне? Будут ли разбирать этот завал – или оставят как есть, признав-таки наконец жилу пустой?

И главное, сколько ещё продержится пятнадцатилетний мальчишка?..

Халисунец попытался кричать, но не дождался ответа. Тогда он заплакал.

«Мхабр, чёрная рожа, за что ты меня таким напарником наказал…»

Вот уже два месяца Динарк чувствовал себя сиротой. Хозяйка Тьма оказалась милостива к мономатанцу. Его не добивали надсмотрщики. Ослабевший от кашля, он до последнего пытался работать. Пока не уронил рано поседевшую голову. Пришли двое рабов с лицами, замотанными тряпьём. Пёс помогал им вытащить тело.

Их с Динарком оставили вместе из самого простого расчёта. Если венну больше не придётся заботиться об увечном, беспокойный дикарь опять натворит каких-нибудь дел, а кому оно надо?

И вот теперь они лежали один на другом, зажатые под рухнувшими камнями. Динарк слышал, как у напарника колотилось сердце.

«Рассказывай!..» – вдруг прохрипел Пёс.

«О чём?..»

Пёс не ответил. Динарк всхлипнул, повозился, пытаясь хоть как-то ему помочь… и стал говорить. Про то, как на заре времён Матерь Луна подняла землю из моря, взвихрила приливы и гоняла туда-сюда солёную воду, пока из комочков прибрежного ила не зародились первые люди. Про то, какие узорчатые носки вязала его, Динарка, покойная бабушка. Даже если некоторым чудом над ним распахнутся синие небеса, таких носочков ему уже не носить, разве что на деревянных ногах. Про ухищрения служительниц аррантской Прекраснейшей, смертельно опасные для мужчин. Про то, почему рудокопов в Самоцветных горах никогда не ставят работать по шестеро…

Вот тогда, кажется, сделались слышны шум и удары. Халисунцу и венну всё-таки повезло. Они потом согласились друг с другом, что это было не простое везение. Когда всё успокоилось и к завалу опасливо приблизились разбежавшиеся рабы, кто-то начал отваливать кусок гранита, загромождавший проход. И с розового скола в факельном свете подмигнул синевато-зелёный глазок.

Тогда на двадцать второй уровень спешно поволокли новые крепи и погнали невольников с тачками. Хорошие самородки Зеницы Листвы, годные для гранильных станков, ценились слишком дорого, чтобы ими пренебрегать…

Кто знает! Не иначе Каттай, уйдя в камень, обрёл способность не просто выслеживать камни, но и направлять истечение драгоценных жил. Пройдёт ещё год-другой, и ему станут молиться, как Горбатому Рудокопу с Белым Каменотёсом. Ведь тот самоцвет, ради которого разобрали завал, так и оказался единственным…

Но пока спасённым не до того. Серый Пёс лежит под стеной и выглядит хуже смерти, и калека Динарк хлопочет над ним, попеременно жалуясь и бранясь и что есть силы разминая ему голени. Пёс не откликается, только временами дёргает головой, стукаясь об пол затылком. Под закрытыми веками колышется багровая тьма. Оживать всегда больно. Венну кажется, что гора превратила его руки и ноги в кисель, только он не сразу это почувствовал.

«Тьма беспросветная, – неверным голосом выговаривает халисунец. – Нечестивый побег колючего куста, запустившего корень в ежиху! Не моги помирать, слышишь, не смей! Мхабр, смолёная шкура, отвесь ему пинка, не пускай на тот свет! Ах ты, порождение