Ни о каких запасах, рассчитанных на длительное время, речи, разумеется, не шло. Всего одна вишня.

— Её такой хватает примерно на две тысячи лет, — Арзал положил ягоду на блюдце и придвинул к Хаджару. — После этого у тебя будет еще около четырех тысяч лет, в течении которых ты будешь вполне себе жив и здоров, правда куда слабее прежнего, но затем, каждую тысячу последующих лет, начнешь увядать.

— И сколько занимает этот процесс увядания?

— У всех по-разному, — ответил старейшина. — Кто-то сгорает буквально за тысячу лет. А кому-то и десяти недостаточно. Все зависит от того, насколько ты силен. И сколько времени питался ягодами. Чем дольше ты жил на Седьмом Небе и чем сильнее стал, тем дольше тебе потребуется, чтобы уйти в вечность.

— Но почему тогда просто не… — Хаджар кивнул в сторону оружия Арзала.

— Почему не воспользоваться собственным оружием? — улыбнулся старейшина. — Оружие Души не способно причинить вреда тому, из чьей души оно выковано, Хаджар. А что касательного чужого, то… когда один бог убивает другого, то получает часть его силы. Так что можешь представить к чему бы привела практика, когда Потерянных лишали бы жизни.

Хаджар представлял. Не прошло бы слишком много времени, даже по меркам смертных, как нашлись бы те, кто обманными способами создавали, для желающих, непрекращающийся поток этих самых Потерянных. И не важно — хотели ли того или нет.

Ну а этот процесс, в свою очередь, запустил бы целую плеяду других и глазом моргнуть не успеешь, как все Седьмое Небо обуял бы хаос и разруха.

— Вот именно, — кивнул не озвученным мыслям Арзал. — Ну ты попробуй, попробуй. Не стесняйся. Уверяю — ничего вкуснее ты в своей жизни еще не ел.

Хаджар поднес ко рту вишню и, стоило ему это сделать, как он буквально услышал: материнский плач, обращенный к богу войны, молящий сберечь её сына в бою; тихий шепот влюбленного, ждущего под окном свою единственную, обращающегося к богине любви за снисходительностью; старика, который просит у судьбы всего один лишний час, чтобы увидеть рождение правнука; сына, ногтями режущего собственные предплечья из-за бессилия помочь стонущей от боли матери на смертном одре, и не понятно кого именно он молит — смерть или богиню врачевания; а вот и скульптор, просящий лишь одного — возможности при жизни увидеть то, как людей будет вдохновлять его работа.

И еще много других, тихих и громких, радостных и грустных; голосов и молитв; мыслей и чаяний; иногда суетных, брошенных вскользь упоминаний; порой пылких и горячих речей.

Все это по капле, по крупице и незаметной частице ютилось в одной небольшой вишенке. Та манила Хаджар. Обещала ему силу, которой он прежде еще не ощущал. Ведь все эти чужие порывы душ и сердце могли стать его частью, подпитать его собственную душу и Терну и…

Хаджар едва сдержал рвотный позыв.

Съесть эту вишню означало съесть кусочек каждого из тех, чьи голоса он слышал.

Сделав вид, что проглотил, Хаджар ловко закинул ягоду в рукав. Прикрыв глаза, он старательно делал вид, что едва ли не млеет от блаженства.

— То-то же, — хмыкнул Арзал и, подняв оружие, направился к сеням. — Пойдем, Хаджар, покажу тебе окрестности.

Они вместе вышли из дома и блуждали по окрестностям. Старейшина рассказывал о том, как создавал здесь дома (пытался по памяти воссоздать то, что видел в нижних мирах) и как «выращивал» лес и создавала ландшафт долины.

Он говорил много и быстро. Порой слишком оживленно жестикулировал, но, в основном, старался держаться впереди. Хаджар был благодарен за это, потому как не знал, сможет ли сдержаться, если ему придется смотреть в глаза этого… создания.

Он и раньше не был особо высокого мнения о богах, а теперь… теперь он не знал, кто поступал отвратительнее — дом Золотых Небес в Стране Бессмертных, похищавших у смертных энергию, чтобы создавать своих «отпрысков» или же боги, буквально пирующие на крови истерзанных жизнью душ.

— Знаешь, что самое удивительное, Хаджар, — Арзал замер на границе его владений. Они стояли на холме, с которого открывался вид на бескрайние облака. — То, что когда Вознесенный бог впервые пробует вишню, то его окутывает золотое сияние… а еще удивительно то, как Мидад не смог узнать в тебе Безумного Генерала.

Он резко обернулся и вскинул оружие.

— Я вспомнил тебя, — прорычал он, скаля клыки. — не знаю, как ты смог оказаться на той войне и почему теперь стоишь тут, но что я знаю точно, так это то, что за твою голову я получу целый фиал с нект…

Хаджар взмахнул мечом. Порыв ветра такой мощи, что буквально смел добрую половину рощи, пропел песню бури на шее старейшины и его голова покатилась по облакам.

Фонтан золотой крови ударил в небо, а следом за ним вниз с холма сорвалось и безжизненное тело.

Хаджар, проводив взглядом труп, лишь коротко произнес:

— Думал, что боги умирают как-то более… интересно, — и, убрав Синий Клинок в ножны, опустился на траву.

Скоро сюда должен был явиться легион.

Её легион.

Хаджар ждал встречи со своей названной дочерью.

Азрея шла сюда.

Глава 1911

Хаджар держал в руках трубку и курил. Не то, чтобы ему очень сильно хотелось или в этом имелась хоть какая-то нужда, потому как весь табак из редких растений, способный укрепить тело, не выдержал процесса псевдо-вознесения. Все, что осталось в кармане — самый простой табак, который Хаджар взял у Гиртайцев.

Что, если подумать, делает его не таким уж и простым. Все же — табак из аномалии, жизнь в которой едва ли менее особенна, чем на Седьмом Небе.

Зачем же Хаджар тогда курил?

Это напоминало ему о давно минувших днях. Когда он вместе с Неро, под аккомпанемент зычных команд Догара, проливал пот на плацу. Когда они охотились на Изумрудных Волков и встретили умирающую тигрицу… А затем еще много других приключений.

Честных приключений.

С понятными противниками. Зачастую куда более доблестными и преисполненными чести, нежели офицер Хаджар и его люди.

За некоторыми исключениями, конечно. Адъютант Колин, к примеру, или же те странные господа из секты Черных Врат Балиума, а еще…

Хаджар выдохнул облачко дыма.

Удивительно, но почти за семь веков своей жизни, буквально тонущей в сражениях и распрях, он не так чтобы часто встречал тех, кого можно