Из всех объектов его плана, приведшего к неожиданному успеху, внезапно именно Дрого оказался самым сложным и самым опасным. Он был горд, и это делало его чересчур чувствительным к чужому влиянию. А ещё он обладал уникальным интеллектом, способностью не только ухватывать суть вещей, но и размышлять над движениями своей души — докапываться до истоков собственных мыслей.

Но важнее всего было его знание — знание о Боге. Кхал Бхарбо, его отец, много лет назад сражался против «Небесного Клинка». И в том бою мужчина смог, каким-то неведомым чудом, заглянуть в душу и голову самого лорда Моустаса. Но мало того, Бхарбо ещё и сбежал, умудрившись выжить.

Кажется, Бог недооценил простого человека, букашку под своими ногами. Не подумал о том, как тот сумеет распорядиться открывшимися ему фрагментами истины. И эту истину Бхарбо вложил в своего сына. Умный Дрого сумел сделать много тревожащих выводов. И теперь из всего дикого народа дотракийцев, он был единственным, кто знал правду о «Небесном Клинке». Единственный, кто понимал, что Арвинд Моустас — не тот, кто будет помогать просто так. И если ситуация «чудесными образом», сложилась так, что у Дейнерис вылупились драконы, то... это было на руку их Богу.

Дрого, ставший кхалом этого маленького кхаласара, был единственным, кто «бодрствовал», осознавая ситуацию до конца.

И поэтому он должен был умереть. Людей же... найдётся кому возглавить. Суть уже была в ином. По хорошему, Клаас даже не исключал факт банального убийства Дейнерис и похищение всех пятерых драконов. Благо, что помешать ему, кроме самого Дрого, не мог уже никто.

Колдунья была мертва, ведь никто не стал сообщать ей, что ритуал «оживления» сына Дейнерис — это лишь первая часть многоходовки, к которой стремится «Небесный Клинок». Для выполнения же полного плана, требуется душа самой ведьмы. Хорошо, что Клаас помог ей это понять, а также вырезал язык, чтобы чародейка не сболтнула лишнего. Потому на костре она могла лишь орать, сгорая заживо.

Остальные тоже не сидели без дела, вся их группа. Жаль, что от неё, кроме убийцы, остались лишь Муллио и Эбби.

«Этого достаточно», - думал Клаас.

Кто же ещё, кроме Дрого, может помешать его плану забрать драконов, оставив труп девчонки валяться в пыли?

Приказ. «Небесный Клинок» велел продолжать играть роль верного советника и помощника юной кхалиси. Драконам требуется набраться сил, причём желательно подальше от Вестероса.

К тому же, Арвинд справедливо считал, что чем больше и сильнее дракон, тем выше шанс собственного полного исцеления при его поглощении. Кто же даст огнедышащей твари возможность вырасти, находись дракон на его земле, в Вестеросе? Тем более, что Моустас не знал, как им управлять, ведь не имел и капли крови Таргариенов. А потому он решил всё сделать простым и понятным путём: его поддержка позволит Дейнерис почувствовать, что «Небесный Клинок» на их стороне, чему поспособствовала и долгая переписка с Рейллой. Следовательно, при возвращении Таргариенов на континент, они просто подтвердят свои союзнические отношения. То есть, обеспечат Моустасу контакт с драконами. А там... у него будут тысячи попыток, чтобы узнать всё, что ему нужно.

Однако, последнее Клаас не знал. Арвинд сообщил ему лишь о необходимости помогать Дейнерис и не дать ей и её драконам умереть. А потому сейчас убийца собирался облегчить себе эту задачу.

Клаас шёл к своей цели и размышлял.

Почти все люди, что в Вестеросе, что в Эссосе, не задумывались об обычаях своих народов. Иббенийцы не брились, потому что голые щёки — это по-бабски. Кваатийцы из Кварта не носили штаны, потому что это вульгарно. Они предпочитали тоги или разновидности юбок, в том числе и мужских. Гискарцы не заключали браков с темнокожими, - «риштами», как они их называли, - потому что те, дескать, грязные. Для рождённых в миру все эти обычаи просто были. Они отдавали изысканную пищу каменным статуям. Они целовали колени слабакам. Они жили в страхе из-за непостоянства своих сердец. Каждый из них считал себя абсолютным мерилом всего. Они испытывали стыд, отвращение, уважение, благоговение...

И никогда не спрашивали — почему?

Клаас помнил эту проповедь «Небесного Клинка», ведь именно после неё получил своё задание. И сейчас, невольно вспоминая, он понимал, что среди всего, сказанного их Богом, есть... исключение.

Дрого был не таким. Там, где прочие цеплялись за невежество, он постоянно был вынужден выбирать и, что более важно, защищать свою мысль от бесконечного пространства возможных мыслей; своё действие от бесконечного пространства возможных действий. Зачем укорять любовницу за то, что она плачет? Почему бы просто не стукнуть её? Почему не посмеяться над ней или не утешить её? Может, просто не обращать на неё внимания? Почему не поплакать вместе с ней?

Что делает один ответ правильнее другого? Нечто в крови человека? Слова убеждения? Бог?

Или, как утверждал «Небесный Клинок» — цель?

Дрого, сын своего народа, живущий среди него и обречённый среди него умереть, выбрал кровь. На протяжении долгих лет он пытался поместить свои мысли и страсти в рамки узких представлений дотракийцев. Но, несмотря на звериную выносливость, несмотря на природные дарования, соплеменники Дрого постоянно чувствовали в нем какую-то неправильность. Во взаимоотношениях между людьми, каждое действие ограничено ожиданиями других — это своего рода танец, и он не терпит ни малейших колебаний. А дотракийцы замечали вспыхивавшие в нём сомнения, посеянные его отцом — Бхарбо. Другие соплеменники понимали, что Дрого старается, и знали, что всякий, кто старается быть одним из них, на самом деле чужой.

Потому они наказывали его перешёптыванием и настороженными взглядами, не только когда он сблизился с кхалиси, но и на протяжении долгих лет...

Дрого ежедневно доказывал, что он лучший. Он постоянно дрался, убивал и выбивал своё право на жизнь. Столько лет мучений и ужаса... Целая жизнь, проведённая среди ненавидящих дикарей. В конце концов Дрого проложил свой собственный путь, путь одиночки, путь безумия и убийства.

Не даром он в одиночку зарубил всех кровных всадников погибшего Ого. Не даром он притащил его оглушённого сына. Не даром помогал разжигать костёр и смотрел, как его... кхалиси, вошла туда.

Он превратил кровь в воды очищения. Раз война — предмет поклонения, то Дрого требовалось сделаться самым благочестивым из дотракийцев. Не просто одним из них, а величайшим из всех. Он сказал себе, что его руки — его слава. Что он, Дрого, ныне не просто кровный всадник, а кхал.

И он продолжал твердить это себе даже сейчас, не понимая того, что каждый его шрам на теле, каждая капля крови, попавшая на руки, отмечали