Шрифт:
Закладка:
А затем он упал на колени в полном опустошении. В нем больше не осталось слов. И букв тоже не осталось. И музыки. Ему захотелось забыться сном без сновидений. Прямо здесь, в этой милой пыльной темноте. Ему послышался крик птицы, будто наступило утро. А затем собачий лай. Но он не поднялся. Он распластался на полу, лицом к ковчегу.
И грязь засветилась изнутри.
Темно-малиновым светом.
Затем ярко-красным. Будто раскаленная железка в печи. Майкл вскочил на ноги, сердце его забилось от страха.
Он отступил, боясь посмотреть в корыто, удалился в тень, но свечение становилось все ярче. Две минуты. Пять минут. Десять. Будто разгорались угли в глубине священной печи.
И тут по церкви пронесся ледяной сквозняк. Горящий фитиль в неугасимом светильнике замерцал. Со скамей поднялась пыль, клоки паутины пришли в движение. Что-то грохотало по полу. Дребезжали стекла в окнах. Майкл почувствовал, как дрожит пол, и услышал дикий звук: это с крыши взмыли в воздух птицы, а затем очень высокий звук, будто собачий свисток, он резал уши и буравил мозг.
А затем наступила тишина.
Единственное, что он слышал, – стук собственного сердца.
Сквозняк внезапно прекратился.
Две темные руки схватились за края корыта, и из него поднялся Голем.
Да, это был он.
Голем.
Все оказалось правдой.
Сидящий Голем напоминал Джеки Робинсона, его карие глаза были полны печали. Он огляделся слева направо, обвел грустным взглядом картину запустения. Похоже, картинка не была для него неожиданной. Подался вперед и посмотрел на ладони своих громадных черных рук, затем на тыльную сторону ладоней. И остановил взгляд на Майкле. Майкл стоял без движения. Голем встал на колено, собрался с силами и поднялся.
Майкл отпрянул; голый Голем стоял в корыте, мускулы его были бугристыми, словно мешки с камнями. Росту футов восемь, подумал Майкл, – таких высоких я никогда не видел. Голем беззвучно сошел с деревянной решетки бимы на пол.
Майклу нужно было что-то сказать. Но слова в голову не шли. Он боролся с желанием убежать. Говори с ним, сказал он себе. Скажи ему что-нибудь.
Голем посмотрел на Майкла и шагнул вперед, дотронувшись до его лица. Его ладонь на ощупь походила на подошву ботинка.
– Меня зовут Майкл Делвин, – сказал мальчик. – Вы понимаете, чтó я говорю?
Голем кивнул: да.
– А разговаривать можете?
Тот печально покачал головой. Нет.
Майкл пытался сдержать свой трепет. Когда он впервые услышал истории о Големе от рабби Хирша, он представил себе его в виде персонажа комиксов. Он состоял из линий и мазков кисти. Он был очень прост и иногда позволял себе юмор; добрый раввин поручал ему миссии – устанавливать справедливость. Такой образ никак не вязался с этим обнаженным созданием, громадным, как дерево, и черным, как ночь. Стоящим перед ним в ожидании указаний. На мгновение ему захотелось повернуть процесс вспять, отослать создание туда, откуда оно появилось. Но потом он вспомнил, как унизили его маму, вспомнил измолоченное лицо рабби Хирша и собственное потерянное лето. Нет – он не мог повернуть назад. Он уже произнес имя Бога. Нужно дойти до конца.
– Мы… нужно найти тебе какую-нибудь одежду, – сказал Майкл, натягивая на себя фуфайку. – Понимаешь? Одежду. Потому что сегодня вечером нам кое-что предстоит сделать. – Он показал на разбитый витраж, через который можно было увидеть кусочек августовского вечера. – Там, на улице.
Голем его понял. Он принялся оглядывать пыльный зал церкви – видимо, в поисках одежды.
– Пойдем, – сказал Майкл. – Посмотрим, что здесь есть.
Они открывали шкафы и чуланы, в руках Голема ломались замки и сыпалась слоями слежавшаяся до твердости цемента краска. Они находили флаги, книги, старые занавеси для ковчега, что угодно, только не одежду. Пока Голем не вынырнул из маленького тесного подвального помещения с чем-то вроде накидки. По краям она была обшита золотым шнуром с кистями, и он соорудил себе нечто вроде плаща, завязав кисти на шее. Зайдя на кухню рабби Хирша, он подогнул колени, чтобы не упереться в потолок, и накидка перекрутилась. Потрепанные кисти оборвались, и накидка свалилась. Он печально заворчал.
– Погоди, – сказал Майкл.
Он снял с фуфайки значок «Я ЗА ДЖЕКИ» и вскочил на стул перед Големом. Соединил оба конца накидки и проткнул их значком, как булавкой.
– Супер! – воскликнул он. – Сработало. – Голем беззвучно засмеялся. – Ты выглядишь так, будто умеешь летать.
Майкл подошел к маленькому комоду, в котором рабби Хирш хранил свои рубашки и исподнее, и вытащил из нижнего ящика простыню. Отлично. Создание может обмотать ею низ живота, как гигантским подгузником. Или, как у Редьярда Киплинга в рассказах про Индию, набедренной повязкой. Когда он повернулся к Голему с простыней в руке, тот держал в руках фотографию Лии и разглядывал ее лицо.
– Ты здесь отчасти из-за нее, – сказал Майкл, и Голем поставил фото обратно на полку. – Это жена рабби. Ее убили нацисты.
Он показал созданию, что нужно сделать с простыней, и Голем неуклюже пытался обмотать ею промежность и массивные ляжки; повязка несколько раз соскальзывала, пока Майкл не связал ее концы, вложив в это всю свою силу. Майкл отошел назад, улыбнулся и сказал: ты выглядишь как Ганга Дин. Голем не улыбнулся. Он показал своей большущей рукой на фотографию в рамке, и Майкл рассказал ему все в общих чертах. Про рабби Хирша и Лию, про Гитлера и миллионы погибших. О Фрэнки Маккарти и «соколах», о мистере Джи и о том, что произошло в день, когда город накрыла снежная буря, и что сделали с Майклом, с рабби Хиршем и с мамой Майкла. Голем слушал и ужасался, лоб избороздили морщины, одна из них перерезала слово «Истина», которое было светлее, чем вся остальная кожа. Он медленно качал головой из стороны в сторону. Он полнился гневом, смотрел исподлобья. Он не улыбался. Он не смеялся. Его огромные руки потирали одна другую. Когда Майкл рассказал о планах Фрэнки Маккарти, на его черной коже появилось сияние.
– Вот, собственно, и причина, – сказал Майкл. – За этим мы тебя сюда и вызвали. Мы должны их остановить. Мы должны убедиться в том, что они больше никогда ничего такого не сделают. Нам нужно убедиться в том, что они понесут наказание.
Голем какое-то время сидел неподвижно. Затем снова взглянул на фотографию Лии, и Майклу это напомнило историю о том, как Голем в Праге влюбился в девушку по имени Двореле. Это была печальная история, но она также говорила и о том, что Голем не только лишь следовал указаниям. У него были собственные чувства, собственные мысли. Майкл забеспокоился о том, в состоянии ли он окажется полностью контролировать создание. А потом заметил, что взгляд Голема упал на шофар, лежавший на нижней полке. Создание встало и осторожно взяло шофар двумя гигантскими пальцами.
– Рабби Хирш пытался на нем играть музыку, – сказал Майкл и улыбнулся. – Но у него не получилось. Может быть, у тебя… А ты мог бы им передать сообщение? Они сейчас в своей бильярдной. Ну, чтобы они знали, что мы идем к ним.
Голем мягко вздохнул, взял Майкла за руку и повел его по лестнице в церковь. Там Голем остановился, держа шофар обеими руками, и склонил голову перед ковчегом. Затем, сопровождаемый Майклом, он прошел в конец зала и поднялся по лестнице на чердак. Похоже, он знал, куда идти. Он подошел к очередной двери и рванул на себя, чтобы открыть. Они вышли на маленькую плоскую крышу. В одно ослепительное мгновение Голем увидел миллионы огней, разбросанных в темноте аж до самого Манхэттена. Это была не Прага. Он замер на месте. Майкл молчал. Августовская жара была убийственной, ни ветерка. С высоты Майкл разглядел неоновую вывеску «Грандвью», небоскреб Вильямсбургского банка и арку Бруклинского моста, а слева, в темной гавани, бледно-зеленая и крошечная, стояла статуя Свободы. Кое-где люди пережидали жаркую ночь, разложив одеяла на крышах и пожарных лестницах.
