жертвами становятся не только приговоренные. На следующий день после казни я опубликовал в блоге видео горящей свечи, а потом загрузил свой документальный фильм. В нем высказывались связанные с этим делом сомнения, рассматривались мотивы нападения Ян Цзя на полицию и законность судебного процесса. Я дал фильму название «Один затворник» (One Recluse).

А в это время на нас смотрел весь мир. Восьмого августа 2008 года в Пекине начались XXIX Олимпийские игры. На следующие две недели мир стал меньше, впрочем, для власти и капитала оставалось огромное пространство, но далеко не так много для остальных и уж точно не для граждан, которых китайские СМИ считали «не слишком важными». Трудовых мигрантов выслали из Пекина, и многие магазины закрыли — повседневные удовольствия обычных людей временно прекратили в угоду капризам властей.

Дизайн «Птичьего гнезда» стремился передать идею, что свобода возможна: его внешний вид вкупе с выставленной наружу конструкцией воплощал важные черты демократии, прозрачности и равенства. Защищая эти принципы, я решил отстраниться от Олимпиады, которая была на службе у националистической самодовольной пропаганды. Свобода — обязательное условие справедливости, а без свободы соревнования превращаются в очковтирательство.

Ван Фэнь уже была беременна, и после консультации с врачом 8 августа, в день открытия Олимпиады, мы расположились за столиком в кафе неподалеку от ее квартиры. Мне предстояло стать отцом — большое событие, и, как другие важные перемены в моей жизни, оно заявило о себе неожиданно и безапелляционно. В жизни нет ничего более внезапного, чем беременность, и ничто так не выбивает из колеи, как перспектива отцовства. Но в одном можно было не сомневаться: этот ребенок соединит нас с Ван Фэнь навсегда.

Когда началась церемония открытия и на висящем на стене экране стали взрываться фейерверки, на обороте справки, которую врач выдал Ван Фэнь, я набросал свои первые впечатления: «В этом мире, где у всего есть политическая подоплека, нам теперь говорят, что мы не должны ничего политизировать: это просто спортивное мероприятие, оторванное от истории, от идей, от ценностей, — оторванное даже от человеческой природы. Политика всегда напоминает нам, кто именно построил два разных мира и две совершенно разные мечты. Есть множество вещей, которые стоит упразднить, но давайте в первую очередь попрощаемся с единовластием, независимо от форм, которые оно принимает, и независимо от того, чем оправдывают его существование, потому что результат всегда один: отрицание равенства, извращение правосудия, отказ от счастья».

Через сто дней после землетрясения в Вэньчуане китайская команда значительно опередила американскую по количеству олимпийских золотых медалей, и нация предъявила миру фальшивую улыбку. Олимпиада должна была стать венцом тридцатилетнего периода роста и реформ — общенациональным выходом в свет с целью показать, насколько Китай изменился. Но для меня все это было неопровержимым свидетельством того, что ничего здесь по сути не изменилось. Вера и идеология уже не были предметом борьбы. Настоящим полем битвы была исключительно прибыль, и вели ее регионы, корпорации и нации, вдохновляясь глобалистской мечтой капиталистических держав. Китайский режим старался не афишировать идеологическую пропасть между собой и демократическими обществами и, открыто критикуя это явление, превратился в белую ворону, политического оппонента и потенциальную угрозу.

Летом 2008 года в детском питании и некоторых других молочных продуктах, продаваемых в Китае, обнаружили меламин — вещество, которое может вызывать камни в почках и почечную недостаточность. Но власти намеренно скрывали отчеты об огромных количествах загрязненного меламином детского питания, попавших в продажу, и факты были обнародованы только после закрытия Олимпиады. К тому моменту от опасной молочной смеси успело пострадать тридцать миллионов младенцев.

В последний день 2008 года я поставил свою подпись на пакет печально известного сухого молока Sanlu, которое принесло столько вреда, и выставил его на онлайн-аукцион. Стартовая цена была всего 20 юаней, но итоговая составила 1600 юаней. На вырученные деньги я купил немного теплой зимней одежды для приехавших из сельской местности просителей, которым в Пекине приходилось спать под мостом, пока они ждали рассмотрения своих дел.

В тот год я внимательнее, чем когда-либо, следил за новостями: от апокалиптического снегопада в начале года, в котором безнадежно застряли многие работники, до невнятных сообщений о бунтах в Тибете, гротескной вакханалии пекинской Олимпиады и всех этих ядовитых коктейлей китайского общества, еще более пагубных, чем меламин в детском питании. Я видел, каким абсурдным и надрывающим сердце путем следовал Китай с 1978 года и какие горькие плоды это принесло.

К концу 2008 года власти стали усердно пытаться закрыть мой блог. Однажды я увидел, что в нем отключили комментарии, и понял, что рано или поздно блог прекратит существование. Я чувствовал бессилие. «Не питайте иллюзий обо мне» — было мое последнее публичное высказывание в 2008 году.

Год близился к концу, и я поручил членам своей команды собрать видеозаписи о спасательных операциях в Сычуани для документального фильма о землетрясении. Я не забыл, что обещал тем родителям в Бэйчуане провести полномасштабное расследование обрушения школ и отдать дань их погибшим детям, и намеревался лично заняться списком детских потерь. Мы опросили родителей более чем сотни вэньчуаньских детей и выслушали их рассказы о катастрофе, спасательных операциях и мерах по «поддержанию стабильности» — то есть попытках правительства заставить замолчать тех, кто призывал разобраться с проблемами школьных зданий. Проще говоря, государство так и не выполнило обязательства по расследованию качества строительных работ, а имена погибших детей не опубликовали.

В марте 2009 года из своей студии в Цаочанди я сделал более сотни телефонных звонков в школы и государственные учреждения в Сычуани. Я разговаривал с представителями провинциальных, муниципальных и уездных властей, ответственных за образование, связи с гражданским населением и вопросы общественной безопасности, а также с пострадавшими школами и просил их предоставить имена погибших детей. Странным образом все отвечали одинаково.

Сначала они говорили, что таких списков нет. Потом признавались, что списки существуют, но они не могут их предоставить: информация, одобренная к публикации, уже оглашена, а все остальное — государственная тайна. Такое объяснение, разумеется, было нелепым, и когда я на это указывал, человек на другом конце провода спрашивал, кто я такой, и явно считал меня каким-то враждебным элементом, которого спонсирует настроенная против Китая иностранная держава; некоторые даже напрямую спрашивали, не шпион ли я, или, может, я из ЦРУ? «Вы только сыплете соль на рану родителям, — раздражались они. — Если вы бы молчали, они бы уже об этом забыли». Но каждый день я получал сообщения от родителей, которые надеялись хотя бы на то, что их дети