снегу.

— Туда спрыгнул.

Магдауль обошел вокруг грота и не обнаружил прихожего медвежьего следа. «Значит, берлога здесь, рядом». И вдруг увидел узкое черное чело берлоги.

«Вот кто пыхтел и стонал!.. Наверно, больной амака».

Ганька увидел медведя под скалой.

— Бабай, амака здесь!

Медведь не шевелился.

— Наповал ты его, — тихо сказал Волчонок.

Ганька кинулся к медведю, склонился над ним и вдруг отчаянно закричал:

— Ой!.. Ой, бабай!.. Это ж Мау-Бау!

— А ты как узнал?

— Уши!.. Обгрызанные уши!.. Это мой Мау-Бау!..

У Ганьки были отчаянные глаза.

— Это мой Мау-Бау.

Волчонок непонятно почему вспомнил, что оставил другой медведь от Третьяка.

— Сынок, не кричи. Проси прощения у амаки за то, что отнял у него жизнь.

Опустив голову, стоял над Мау-Бау мальчик.

— А как?

— Повторяй за мной: «Прости меня, мой звездоглазый, не успел я упредить тебя, что идут черные люди убивать тебя»…

Ганька повторил.

— Теперь исполни священный «Танец Ловца». Это же твой первый амака, пусть он будет твоим другом на тропе охотника. Упроси его.

Ганька вспомнил, как его учил дед Воуль.

Высоко подпрыгивая, разбросав в стороны руки, словно в смелом орлином полете, то вразвалочку косолапя по-медвежьи, то скрадывая добычу, то порывисто обнимая в любовной встрече, то грозно рыча, царапая воздух растопыренными пальцами — показал битву с противником. А под конец лег, словно медведь в глубоком сне.

…Перед самым рождеством охотники добыли пятого соболя за сезон. Сняли свои ловушки и собрались домой.

В последний вечер они долго сидели и прощались с Горным Хозяином, благодарили богиню Бугады, Николу святого и всех духов — хозяев тайги, речек, скал и озер.

Именно для этого случая они сохранили тайге фляжку спирта и, упаси бог, чтоб хоть глоток отпили, ни-ни! — он был предназначен для богов, богинь и духов — на прощальный вечер.

Магдауль шепчет:

— Ом-ма-ни-пад-ме-хум! О богиня Бугады!..

А Король громко:

— Батюшко наш Миколо святой угодничек! Спасибо тебе, дал нам промысел, спасал нас от всяких напастей и бед. Помог нам с Ганькой отыскать братуху мово Волчонка…

Спирт, булькая, лился в большие деревянные чашки, сделанные из корневища березы. Произнося слова молитвы, охотники кончиками пальцев макали спирт и брызгали на огонь и на все стороны света. «Угощайтесь, боги, вместе с нами «огненной водицей!» А потом опрокидывали содержимое, морщась, крякали и заедали мясом.

— Король, ты с нами ходить домой, нет?

— Не-е, Волчонок, с вами идти — шибко большой крюк будет. Я махну прямо через гольцы, а там с ямщиками до дому.

— A-а, но-но… Мы ходим по морю.

Король, нахмурив брови, задумался. Помолчав минуты две, обратился к товарищу:

— Знаешь, Волчонок, что я надумал?

— Чо тако?

— Мы с тобой половинщики Михаила Леонтьича, а Ганьку-то зачем туда пихать?

— Чо тако? — удивился Магдауль.

— «Чо тако — чо тако!» — передразнил Король. — Понимаешь, одного соболя и семьдесят белок пусть берет Ганька. Продадим любому купцу, кто больше денег выкинет. Купите коня, одежонку сгоношите… Коровенку надо…

— Нет, Король, это Ганьке шибко больша кусок достанется. Она ишо щенок — ему давай маленький кусочек… Потом не нада обман делай — надо Лозовскому отдавай весь пушнину.

— Тьфу, дурень! Делай, как я велю. Зачем парня обижать, он от нас не отставал.

Уважал Магдауль Короля за его прямодушие и бескорыстность. Но как он мог сравнить своего Ганьку с таким великим охотником, как Король, чтоб делить пушнину на равные доли? «Одного соболя Ганьке, двух соболей купцу… Остаются еще два соболька. Нам с Королем, значит, тоже по одному… Нет, такая дележка не пойдет. Это худо, зачем обижать бедного Короля, у него семья». Магдауль резко качает головой:

— Нет, тала, така раздел тебе худо.

Король сердито поцарапал голову и приказал Ганьке достать соболей. Разложил пять черных, отливающих серебром, драгоценнейших шкурок баргузинского кряжа. Вот он, царь пушных зверей! Нет в мире лучшего меха. Охотники не сводили глаз с этих черных, шелковистых, с голубым подшерстком мехов. Длинная блестящая ость сверкала и искрилась в неровном свете костра.

— Держи, Ганька! — Король отбросил парнишке лучшую черную шкурку. — А это тебе, Максим… Мне пусть достанется вот эта красуля.

— He-о, тала, ты эту бери, — Магдауль отдал свою шкурку, она была несомненно выше качеством, чем та, что взял себе Король.

— Ладно уж, Волчонок, с тобой, брат, не сговоришься. Ты уж такой и есть — себе чего похуже.

…Путь был тяжелый и опасный. Ведь велик Байкал и страшна вода под тонким льдом.

Глухой ночью, на седьмой день, Магдауль с Ганькой добрались до Онгокона.

Волчонок подошел к окну и потихоньку, чтоб не испугать родных, постучался. А Ганька стоит на крыльце и улыбается…

Глава двенадцатая

Ганька ловкач. Пока мама Вера в радости тормошила бабая, подскочил к сестренке и — целовать!

Волчонок терпеливо ждал, когда сын отдаст ему Анку, а сам не сводил глаз с суетящейся у плиты Веры.

— Смотри, бабай, какая она у нас!

Волчонок сначала опешил, как брать такую кроху? Потом неумело трясущимися грубыми руками взял Анку и припал к ней.

Анка со сна куксилась и забавно махала ручонками.

«От нее пахнет Вериным молоком, и вся какая-то мягкая, будто соболюшечка!»

Глаз не сводит Магдауль с дочки.

— Слышь, Волчонок, царя Николая сбросили, — словно сквозь сон, доносится до него. Сначала смысла Вериных слов не понял, все еще не мог оторваться от дочки.

— Слышь, царя-то не стало, — повторила Вера.

Магдауль уперся удивленными глазами в нее.

— Умер?

— Нет, прогнали с престола… Теперь на его месте какой-то Керенский сидит…

Волчонок ничего не может понять. «Смеется Вора?.. Да нет, лицо строгое».

— А как без царя жить?..

Вера улыбнулась и пожала плечами.

— Нашел у кого спрашивать. Вот Иван Федорович растолковал бы!

— А Кешка где?

— На Покойниках.

Вдруг на Магдауля навалилась такая усталь, что не может он до стола дойти.

Вкусно пахнет жареной рыбой.

После бани легкий, помолодевший, пошел Магдауль к Тудыпке-приказчику взять кой-чего под расчет за соболей. Грех великий, чтоб выйти из тайги живым-здоровым да с промыслишком и не выпить с друзьями.

Первым встретился у рыбодела Гордей Страшных.

— Э, паря! Здоров, Волчонок!.. С промыслом!.. Слышал? Царя-то сбросили?!

— Ой-ей-е, Гордей, понять не можно!.. Скажи.

— Чего понимать-то, Николу проперли!.. Тут и наша подмога была! Только одним худо — народ будто очумел. Туз-то с Филимошкой удрали от меня… Говорят: «В монастырь идем грехи отмаливать!» Шел бы, Волчонок, ко мне рыбачить.

— Ладно, думать будим.

Гордей мотнул головой и убежал. Тоже спешит куда-то.

У крыльца купеческого