Он хорошо знал, что найдёт его в заведении Ренара.

На этот раз, однако же, он ошибся; кокетство Генриетки было ему не по душе; немец пробовал бороться со своей страстью и меньше просиживал у Ренаров.

Общество он застал там очень оживлённое и не вполне друг другу чужое, потому что офицеры саксонской гвардии толпой там сидели, пили, играли, не отпускали от себя красивую Генриетку.

Мазотин мало её видел… и теперь нарядная и прекрасная своей молодостью и очарованием той радости, которую она даёт, девушка восхитила его. Сводник по ремеслу, итальянец, увидев её, не о себе подумал, а о короле.

Когда ему это раз пришло в голову, выбить уже было трудно. Король скучал и бывал вечерами в ярости, нужно его было на эти несколько дней обязательно чем-нибудь занять. Эта подрастающая девушка была настоящим королевским кусочком.

Естественным посредником, помощью для этого недостойного дела, согласно его убеждению, мог быть ни кто иной, как Витке! Но Константини знал, вернее догадывался, что он безумно в неё влюблён.

Рассчитывать на него было нельзя.

Итальянец, подумав над этим, остался в заведении, дабы лучше послушать и рассмотреть. Он был знаком с несколькими офицерами, а все о нём знали, что был силой. Поэтому ему очень угождали.

Он между тем не спускал с девушки глаз, познакомился с матерью, приблизился к отцу. Здесь хорошо знали о нём от Витке, который часто вспоминал Мазотина.

Началась тогда пьянка, для какой в эти времена лишь бы возможность охоту давала.

Константини отвёл в сторону одного из офицеров, фон Плауна.

– Вам тут, сударь, в удовольствие жить, – сказал он ему. – Тут под замком у вас такой хороший кабак, любезные хозяева и что за красивая девушка!

– А! Красивая! Красивая! – ответил офицер. – Но что оттого? Смеётся, прислуживает, иногда даже удаётся поймать поцелуй, но мать бдит, смотрит и ходит за ней. Мы только издали к ней приглядываемся и облизываемся.

– Э! Э! – засмеялся итальянец. – Чтобы девушка в таком заведении могла быть жестокой… Я не думаю.

– Это так, поручик Фрисен, я, Гердер, до смерти влюблены, мы угождаем, а ничего приобрести не можем. Говорят о богатом купце из Дрездена, некоем Витке, который будто бы из любви к ней тут поселился, готов, по-видимому, и жениться, но он не добился ничего. Родители её, по-видимому, как приманку для торговли держат.

– До времени, – прервал итальянец, – найдётся кто-нибудь половчее вас, который девушку сбаламутит и уведёт.

Фон Плаун покачал головой.

– Сомневаюсь, – сказал он, – кто-то сначала, пожалуй, жениться должен, а потом, потом – кто её знает, она дьявольски кокетлива.

Константини, который в обхождении с женщинами и рекомендации был очень ловок и опытен, не потерял этого дня и горячо угождал Генриетке. Родители этого ему вовсе за зло не считали, а девушка усаживалась, чтобы вскружить ему голову, но в разговоре с матерью, с отцом Мазотин убедился, что действительно за ней строго бдили.

– Господин советник (Константини так титуловали из вежливости, хоть он сам ставил себя наравне с министрами), господин советник, – говорил ему старый Ренар, – у нашей девочки приданого не будет, кроме своей красоты и степенности. Мы должны над ней бдить. Это наша единственная зеница ока.

– Вы не боитесь принимать столько молодёжи? – вставил Мазотин.

– Гм! Это наша лучшая клиентура, – сказал француз, – без неё торговлю пришлось бы закрыть. Генриетке также следует отдать справедливость, что умная и степенная; но что, как молодая домработница, должна гостям улыбаться, смеяться любит, возбуждает, глазами стреляет, но кроме этого, к себе приблизиться не допускает. Она кокетка… но… – выразительным движением докончил Ренар.

Все эти собранные вместе замечания и ведомости ни в коей мере не устрашили Константини, он постоянно повторял:

– Это королевский кусок.

Для него ничего не значило погубить молодую девушку, когда мог обеспечить королю хоть минутное развлечение, забвение забот и мучений, а очень хорошо знал, что такая новость была для Августа чрезвычайно заманчивой. Ни недавно завоёванной Гойм, ни одной из прежних подружек: Авроры, Спигловой, княгини Цешинской, не было в Варшаве, король впадал временами в гневное безумие, во время которого был опасен. Константини во что бы то ни стало хотел найти от этого лекарство, а не было более эффективного, чем знакомство с Генриеткой.

Короля тут мало знали и видели; сменённый парик, костюм, более скромная одежда могли сделать его неузнаваемым. Ренарам нужно было только удалить иных гостей. Всё следовало обдумать, приготовить, а окончательную развязку оставить самому Августу. Витке, как хороший друг дома, мог тут очень пригодиться, но Мазотин чувствовал и знал, что он сам безумно любил девушку и ревновал её.

Составляя план, итальянец вернулся в Беляны, но вечером, раздевая короля и будучи с ним один на один, шепнул, что в Варшаве он усмотрел такую молоденькую француженку, что перед ней можно было стоять на коленях. Август тут же загорелся. Константини начал с того, что из-за родителей и саксонских офицеров, которые её непрестанно осаждали, нечего и думать к ней приступить. Союз с царём Петром, война с Карлом XII, предательство примаса, буря в Литве – всё было забыто. Король расспрашивал о Генриетке, не отпуская от себя Мазотина. Приказал ему немедленно предпринять соответствующие меры, но первое знакомство с девушкой хотел завязать как простой офицер гвардии. Итальянец знал, что эти усилия ему обильно вознаградятся, но не меньше вздыхал, что ему это достанется с трудом.

Надобно было склонить родителей к приёму таинственного гостя, о котором Мазотин рассказывал, что был большого рода, очень богатый и что им и дочке мог принести счастье… обеспечить прекрасное будущее.

Сразу назавтра начались хлопоты, а так как Константини опасался быстрого глаза Витке, придумал какую-то необходимость и отослал его стоять на страже в Ловиче.

Немец ещё ничего не подозревал.

Константини по его отъезду не имел уже отдыха, сначала постарался через командиров, чтобы на какое-то время саксонских офицеров оттянуть от посещения Ренаров всевозможными средствами. Потом заполучил мать и отца, наконец сильно занял и пробудил интерес девушки.

Таким образом, было условлено, что король один с Мазотином и только с самыми верными своими трабантами должен был ночью верхом приехать в Варшаву.

Там у Ренаров должен был ждать его ужин, на который были приглашены Генриетка с матерью, а Мазотин сыпал деньгами, а ещё больше ничего не стоящими обещаниями. Для получения девушки король заранее дал ему очень красивые серьги, которые должен был подарить как задаток.

Трудно