понять, как правительство собирается решать вопрос с этой территорией. Газеты ничего об этом не сообщали, только пережевывали одно и то же. В подавленном настроении я медленно брела в сторону дома. Мимо проезжали военные грузовики, груженные гробами; они двигались в сторону кладбища. Меня как молнией ударило: видимо, на границе с Марокко уже начались боевые действия.

Дорога к дому пролегала через кладбище. У сахрави было два своих больших кладбища; кладбище, где хоронили испанских военных, было окружено снежно-белой стеной с черными чугунными воротами, украшенными узорчатым литьем. Внутри кладбищенской стены над каменными могильными плитами ровными рядами выстроились кресты.

Проходя мимо кладбища, я заметила, что ворота его открыты. Весь передний ряд могил был вскопан. Солдаты из гарнизона доставали из могил тела своих товарищей и перекладывали их в новые гробы.

Я сразу поняла, что происходит. Вот оно, решение, о котором правительство Испании так долго не желало объявлять. Военные готовились к эвакуации погибших и похороненных в пустыне солдат. Выходит, испанское правительство решило оставить эту территорию!

Самое страшное, что мертвые тела, пролежавшие столько лет в сухом песке, не превратились в белые скелеты, а высохли, словно мумии.

Солдаты из гарнизона осторожно извлекали их наружу, под палящее солнце, аккуратно перекладывали в новые гробы, заколачивали гвоздями, наклеивали бумажные ярлыки и грузили в машину.

Расступаясь перед гробами, толпа зевак оттеснила меня на территорию кладбища. В тени у стены сидел наш безымянный сержант.

На мертвых я смотрела без страха, но стук молотков, заколачивающих гробы, мучительно резал слух. Увидев сержанта, я вспомнила, что в ту ночь, когда мы подобрали его, пьяного, он лежал неподалеку отсюда. Неужто за все годы, минувшие со дня той трагедии, боль его ничуть не утихла?

Когда начали выкапывать третий ряд могил, сержант, словно только и ждал этого момента, встал, сделал несколько шагов, спрыгнул в одну из могил, поднял из нее не тронутого разложением мертвеца и прижал к себе, словно любимую женщину. Обхватив его за плечи, он пристально смотрел в его иссохшее лицо, при этом собственное его лицо не выражало ни ненависти, ни злобы – только пронзительную нежность и печаль.

Все ждали, пока сержант положит мертвое тело в гроб. Стоя под палящим солнцем, он, казалось, забыл, где он, в каком мире.

– Это его младший брат, – тихо сказал один солдат другому, державшему крест. – Его убили тогда, вместе со всеми.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сержант направился к гробу. Аккуратно, словно младенца, уложил он своего погибшего шестнадцать лет назад брата в колыбель вечного сна.

Когда сержант выходил из ворот, я отвела взгляд. Мне не хотелось, чтобы он счел меня пронырливой зевакой, норовящей везде сунуть свой нос. Проходя сквозь толпу собравшихся у кладбища сахрави, он вдруг резко остановился. Сахрави поспешно разошлись и увели детей.

Колонны машин с гробами двинулись в сторону аэропорта. Извлеченные из могил солдаты отправились на родину, оставив за собой лишь ровные ряды ослепительно белеющих на солнце крестов.

Однажды Хосе выпало работать в утреннюю смену, и он должен был выйти из дома в половине шестого. Ситуация к тому времени сильно ухудшилась, и мне нужна была машина, чтобы собрать кое-какие вещи и отправить их по почте домой. Мы договорились, что Хосе поедет на работу на автобусе, а машину оставит мне. Рано утром я подвезла его до автобусной остановки.

Опасаясь мин, возвращаться домой кратчайшей дорогой я не рискнула и поехала по асфальтированному шоссе. Сворачивая к холму у въезда в поселок, я увидела, что стрелка бензина почти на нуле, и хотела было заехать по пути на автозаправку, но взглянула на часы: половина седьмого, заправка еще не открылась. Я развернулась и поехала в сторону дома.

И в этот миг неподалеку от меня гулко прогремел взрыв. В небо взметнулся черный столб дыма. Я была совсем рядом и, хотя и сидела в машине, перепугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я скорей рванула к дому, под вой сирен карет скорой помощи, мчавшихся к месту происшествия.

– Слышала взрыв? – спросил Хосе, вернувшись с работы.

Я кивнула.

– Есть раненые?

В ответ неожиданно прозвучало:

– Тот сержант погиб.

– Сержант из легиона? – воскликнула я, как будто это мог быть кто-то другой. – Как он погиб?

– Утром он проезжал мимо того места. Сахравийские ребятишки играли с какой-то черной коробкой, из которой торчал партизанский флажок. Видимо, сержант почуял что-то неладное, вышел из машины и побежал разгонять детей. Кто-то из мальчишек выдернул из коробки флажок, и она взорвалась…

– Сколько детей погибло?

– Сержант накрыл взрывное устройство своим телом. Его разнесло в клочья, а из детей только двоих ранило.

Словно в каком-то тумане я начала готовить для Хосе ужин, то и дело возвращаясь мыслями к утренним событиям.

Человек, на протяжении шестнадцати лет снедаемый ненавистью, в критический миг, не раздумывая, пожертвовал жизнью ради спасения детей сахрави, своих заклятых врагов. Почему он это сделал? Кто бы мог подумать, что он выберет себе такую смерть!

На следующий день останки сержанта сложили в гроб и захоронили в одной из вскрытых могил. Все его боевые товарищи покоились теперь в другой земле, а он… он за ними не успел. Его тихо похоронили в Сахаре. Земля, которую он так страстно любил и так люто ненавидел, стала его вечным пристанищем.

Надгробие на его могиле было очень простым. Спустя какое-то время я пошла взглянуть на него. Надпись на нем гласила: «Сальва Санчес Торрес, 1932–1975».

По пути домой я проходила через площадь, где ребятишки-сахрави пели в лучах заката, отстукивая ритм на мусорной урне. Глядя на эту мирную сцену, трудно было поверить, что у порога война.

Безмолвный раб

Когда нас впервые позвали на ужин в дом одного очень богатого сахрави, мы еще не были с ним знакомы. По словам Али, чья старшая сестра была замужем за двоюродным братом богача, он не приглашал в гости кого попало. Только благодаря дружбе с Али нас, вместе с еще тремя испанскими парами, пригласили отведать кебабов из верблюжьего горба и печенки.

Войдя в белый дом, похожий на огромный лабиринт, я не стала уподобляться другим гостям, усевшимся на роскошный арабский ковер и послушно ожидавшим деликатесов, от которых их, возможно, затошнит. Хозяин-богатей ненадолго вышел к гостям, после чего удалился в свои покои.

Это был пожилой сахрави с весьма проницательным взглядом. Он курил кальян, изящно изъяснялся на французском и испанском, держался непринужденно, но и не без некоторого высокомерия. Развлекать