Шрифт:
Закладка:
Увидев мое разгневанное лицо, Али тут же добавил:
– Мы рабов не обижаем. Посмотри на этого, он ребенок и вечером пойдет ночевать в шатер к своим родителям. Он живет за городом. Он счастлив, потому что имеет возможность каждый вечер возвращаться домой.
– Сколько же у этой семьи рабов?
– Больше двухсот, все они строят дороги по контракту с испанскими властями. В начале каждого месяца хозяин получает причитающееся им жалованье. Благодаря этому он и разбогател.
– А что же рабы едят?
– Их кормит испанское бюро по подрядным работам.
Я бросила на Али гневный взгляд.
– Получается, вы зарабатываете на рабах, а сами их даже не кормите?
– Вот здорово, давай тоже заведем парочку! – шепнула одна из женщин своему мужу.
– Заткни свой поганый рот! – грубо осадил ее супруг.
Когда пришло время покидать этот богатый дом, я вернула традиционное одеяние прелестным женам хозяина. Хозяин вышел нас проводить. Я поблагодарила его, но пожимать ему руку не стала. Мне больше не хотелось встречаться с этими людьми.
Вместе с другими гостями мы прошли одну улицу, и вдруг я увидела, что маленький черный раб украдкой смотрит на меня из-за угла. Смышленый взгляд больших, кротких, как у олененка, глаз.
Оторвавшись от остальной компании, я подбежала к нему, достала из кошелька двести песет и вложила деньги в его ладонь.
– Спасибо тебе! – сказала я, прежде чем повернуться и уйти.
Мне было ужасно стыдно. Что толку в этих деньгах? Неужели это единственный способ выразить мальчику свою благодарность и дружеское участие? Но ничего лучшего я придумать не могла.
На следующий день, забирая на почте письма, я вновь вспомнила о вчерашнем. Я поднялась в помещение суда, чтобы повидаться с сеньором секретарем.
– А, Сань-мао! Давненько вы к нам не заглядывали! Стало быть, еще помните меня!
– Сеньор секретарь, оказывается, в колониальном владении Испании разрешено рабство. Поистине, факт, достойный восхищения!
Услышав это, секретарь тяжело вздохнул и сказал:
– Ай, не говорите мне об этом. Каждый раз, когда сахрави подерется с испанцем, мы арестовываем испанца. Мы не в силах усмирить этот буйный народ. Куда уж нам соваться в их внутренние дела, мы и так до смерти их боимся.
– Выходит, вы прямые соучастники преступления! Вы не просто не вмешиваетесь в их дела, вы используете рабов на строительстве дорог, а платите их хозяевам. Звучит как дурной анекдот!
– Эх, вам-то что до этого? Эти рабовладельцы – старейшины своих племен. Самые влиятельные из них представляют сахрави в Национальном собрании в Мадриде. Что тут можно сказать?
– Почтенная католическая страна! Разводы у вас запрещены, а рабство – пожалуйста! Прямо чудеса! Есть чем гордиться. И это – моя вторая родина? Господи!
– Сань-мао, не нагнетайте. Сегодня и без того жарко…
– Прекрасно! Я ухожу. Всего доброго!
И я быстро вышла из здания суда.
Вечером того же дня кто-то постучался к нам в дверь. Три вежливых стука, затем тишина. Я очень удивилась – что за воспитанный человек вдруг к нам пожаловал?
Я открыла дверь. На пороге стоял незнакомый чернокожий мужчина средних лет.
Изодранная одежда лохмотьями свисала с него. Тюрбана на его голове не было, совершенно седые волосы развевались на ветру.
Увидев меня, он сложил ладони у груди и почтительно согнулся, словно перед божеством. Его манеры являли разительный контраст с бесцеремонным поведением сахрави.
– Кто вы?
Я ждала, пока он заговорит.
Говорить он не мог. Изо рта у него вырывались какие-то неразборчивые хриплые звуки. Он показал руками, что речь идет о ребенке, затем указал на себя.
Я не могла понять, что он хотел сказать, и мягко спросила его:
– Что вы говорите? Я не понимаю.
Увидев, что я ничего не поняла, он достал двести песет, показал в сторону дома богача и вновь изобразил ребенка. Ах вот оно что! Он – отец того мальчика!
Он настойчиво пытался вернуть мне деньги, но я наотрез отказывалась их брать. Перейдя на язык жестов, я объяснила ему, что подарила мальчику деньги за то, что он жарил для меня мясо.
Он был очень умен и сразу все понял. Этот раб явно не был немым от рождения, так как мог издавать звуки, но он был глух, поэтому и не научился говорить.
Он посмотрел на деньги так, словно это было какое-то невиданное богатство, подумал немного и снова попытался вернуть их мне. Мы долго препирались, он – протягивая мне руку с деньгами, я – отталкивая ее. Наконец, он снова отвесил мне глубокий поклон, сложил на груди ладони и улыбнулся. Он еще долго благодарил меня, прежде чем уйти.
Так я впервые повстречалась с немым рабом.
Прошло меньше недели. Я, как обычно, проснулась на рассвете и под звездным небом пошла провожать Хосе на работу. Было около четверти шестого.
Открыв дверь, мы обнаружили, что снаружи лежит связка изумрудных салатных листьев, сбрызнутых водой. Я осторожно подобрала ее, подождала, пока Хосе уйдет, и закрыла дверь. Затем отыскала бутылку с широким горлышком, воткнула в нее листья салата, словно букет цветов, и поставила в гостиной. Есть их было жалко.
Я знала, от кого был этот подарок.
Живя здесь, мы каждый день раздавали соседям-сахрави бессчетное количество вещей. Но единственным, кто меня отблагодарил, был раб, бедный настолько, что даже его собственное тело ему не принадлежало.
Это происшествие тронуло мою душу даже больше, чем евангельская притча о двух лептах бедной вдовы. Мне хотелось побольше разузнать о немом рабе, но он больше не появлялся.
Прошло еще около двух месяцев. Жившие позади нас соседи начали строительство пристройки на крыше. Свои цементные кирпичи они свалили у нашей двери и втаскивали их оттуда на крышу.
У входа в наш дом творился настоящий бедлам. Беленая стена была исцарапана кирпичами до неузнаваемости. Когда Хосе вернулся домой, я не решилась сказать ему об этом, боясь, что он вспылит и ранит чувства наших соседей. Мне хотелось только, чтобы они поскорей начали свою стройку и позволили нам жить спокойно, как прежде.
Но время шло, а строительство все не начиналось. Выходя развешивать белье, я заглядывала к соседям сквозь отверстие в крыше и спрашивала, что же они не начинают.
– Скоро начнем. Мы взяли в аренду раба, он
