можно что-то понять, – вы из этого исходите? Если толща на нас давит, то мы её можем как-то замерить?

Если человек лежит в тёплой ванне и переходит в некую полудрёму, то понятно, что понять он ничего не может: он уже переходит в состояние эйфории, в некое состояние «беспроблемности», где разница между «Я» и «не-Я» исчезает. И это то, что называл Фрейд «океаническим блаженством», присущим зародышу в материнской утробе, это как раз то сладкое состояние Золотого века, к которому люди якобы инстинктивно стремятся (по Фрейду). А когда они рождаются, то сталкиваются с очень жёстким, ярким светом, громкими звуками, болью и так далее. И этот прессинг проявляется в массе всяких факторов: встреча с классным руководителем, агрессивными соучениками, грубыми прохожими и так далее, то есть весь мир оказывается очень неприятным и шероховатым. Это очень хорошо у Диккенса изображено: мир, в котором совершенно нет приюта израненной душе.

И вот это противостояние «Я» и «не-Я» – это та сфера, где искра сознания, точка нетождества ничему, ведёт свою игру через язык. И оказывается, что как игрок она имеет против себя очень опасного и страшно разумного оппонента. Бытие – это не просто хаос, это не просто набор неких возможностей, это некая структура, которая является анти-Мыслью. Потому что принципом этой структуры является принципиальное тождество всех возможностей и всеохватывающая полнота этих возможностей, которую некоторые философы называют «мудростью». Что такое «мудрость»? Это представление о том, что любые усилия, любые тенденции имеют равнодействующие контртенденции, контрусилия, которые сводятся к нулю, то есть вся сумма поползновений, вся сумма возможностей в итоге даёт универсальный ноль, нейтрализацию: куда бы ты ни пошёл, влево или вправо, – ты всё равно придёшь туда, откуда начал, и так далее.

Другой формой этого представления является учение о тождестве. «Всё частное тождественно тому целому, из которого оно исходит: маленькая пылинка тождественна целому Абсолюту и без него она не могла бы существовать…» – и прочий весь набор таких моментов. Это «дословесная» доктрина, «дословесное», скажем так, знание, которое не нуждается в языке и враждебно ему, и оно играет против сознания. И человек – нестабильная структура этих пяти возможностей. Когда он выступает – и как уникальное, и как родовое, и как конечное, и как связанное с возможностью конца всего вида, и эсхатологическое существо, – в этом плане человек ненавистен Бытию, человек является нарушением гармонического порядка «мудрости». Потому что человек явно претендует на то, что не все усилия в любом направлении в конечном счёте дают ноль. А можем выскочить из этого абсолютного круга, абсолютной гомогенности, «мудрости». И «мудрость», совершенно сознательно, его преследует и давит. Но когда она превращается в общество, то это уже иной порядок вещей.

Социум берет на себя эти функции?

Да. Это уже совершенно иной диалог между человеком и обществом.

Мы включены в некий сюжет, в котором на последнем этапе проговорена, обозначена возможность решения вопроса о выходе из заколдованного круга Рока. Но для этого нужны такие исключительные условия, такие исключительные обстоятельства, что это практически равнозначно чуду. И что раз за разом мы можем повторять всю эту ситуацию и срываться вниз. В связи с этим я напомню миф о Сизифе. Вот интересно, в конечном счёте, Сизиф может закатить камень наверх так, чтобы этот камень остался на вершине горы?

Если я не ошибаюсь, это ведь наказание, которое было запрограммировано…

Да. Миф о Сизифе использован, если я не ошибаюсь, Камю как некий парафраз нашего существования. Это очень глубокий, мне нравящийся, подход, только я бы сказал так: в этом закатывании камня на вершину, собственно говоря, уже изначально заложен бесконечно малый, математически бесконечно малый шанс, что этот камень может остаться на вершине. Иначе само закатывание его как бы бессмысленно, потому что сама идея этого закатывания изначально не была бы возможна, если бы не было вероятности, что он докатит его когда-нибудь и оставит там…

Собственно говоря, вся история наша есть не что иное, как один из циклов этого закатывания. Существует представление, которое разделяют многие традиционалисты, о том, что это одно из человечеств, которому предшествовали другие и у которых ничего не получилось, так же как может не получиться и у нашего. Каждое человечество и каждая история, циклическая история от Адама и до конца Света, есть акт Сизифова закатывания этого камня на вершину. И каждый из нас со своим «Я» и «не-Я», со своим, как пешка, переходом с чёрной на белую клетку, является игроком в этой колоссальной игре, где его оппонентом выступает Бытие с большой буквы, Бытие как объект, который притворяется живым, но в действительности является мёртвым.

Если продолжить эту аналогию, булыжник или валун, который Сизиф закатывает в его инертной и враждебной отчуждённости, это и есть Бытие, это парафраз Бытия. Сизиф закатывает Бытие на вершину, оно срывается вниз, – оно летит по законам энтропии, по законам принципа тяготения вниз. Это реализация всеобщего принципа инерции. Но он закатывает и закатывает, потому что в нём есть эта нестабильность, неверие в торжество «мудрости» А Бытие как булыжник, Бытие как камень, – это очень глубокое понимание сущего.

Вот несколько аспектов, позволяющих всерьёз настаивать на этой метафоре. Бытие представляет собой нечто хаотическое – валун аморфен, он представляет собой феномен досознательный, доязыковый, предшествующий воображению, нечто такое абсурдное, абстрактное и тяжкое, и к тому же это нечто внеположенное и враждебное. Образ валуна соответствует Бытию. Но здесь всё время блещет эта искра надежды. Представьте себе, что валуном становится общество, то есть эта огромная, враждебная и аморфная суть внезапно облекается структурированностью, приобретает способность использовать язык, отнимает у человека целый ряд элементов типа воображения, терминологии, рациональности и так далее, и валун тогда уже является не просто какой-то массой, а агрессивным и активным игроком.

Если мы примем аналогию, что валун – это общество, но ведь появлялись люди, которые смогли общество куда-то докатить на вершину. Я имею в виду, в первую очередь, пророков. Они умудрялись всё это дело принципиально изменить. Ведь было это?

Да. Они оставляли понимание, что вероятность есть, шанс есть, – но камень всё равно-то катился вниз. То, что Сизиф докатывает его почти до самой вершины, – это заложено в само описание мифа, но иначе бы и говорить было не о чем.

Конечно, в этом случае максимум успеха связан именно с линией пророков. Просто раз за разом это закатывание