боится быть собой. Может, ещё не понял, не осознал до конца, но уже не может по-другому. И когда никто не видит, даже я, Фил сам тянется, пробует на вкус нежные поглаживания, перебирает свои эмоции, пропуская их между пальцев, как прядки моих волос. В нем что-то меняется. Каждый день по капельке, но меняется. Неизменным остаётся одно — я его, и этим сказано все. Только, чем крепче привязывает меня к себе, тем сильнее привязывается сам. Взбрыкивает, когда очередной виток оказывается слишком крепким, выпускает свои иголки и медленно втягивает их обратно, успокоившись. Волка нельзя приручить, нельзя заставить делать что-то против его воли, но как же приятно чувствовать себя той, с кем он может себе позволить мурчать и быть нежным без оглядки. Словно кокон вокруг его сердца потихонечку разматывается и оплетает снова, но уже охватывая меня. Ниточка за ниточкой. Виток за витком. Нашептывая: "Я тебя люблю. Люблю. Люблю…" А мое сердечко отвечает в унисон: "И я люблю. Люблю. Люблю…" Волк и Ангел — парочка из невероятной голливудской сказки, но теперь из истории под названием жизнь.

— Малыш… Малыш… Малыш…

Его голос пробивается через пушистые облака сна, отзывается улыбкой на моих губах, и так не хочется открывать глаза. Я не помню, как заснула, но помню, что ладонь Фила замерла на полпути от плеча к локтю и застыла. В голове, по самому краю сознания, пролетело: "Уснул", и все. А теперь его шепот осторожно будит, и в нем слышно нескрываемое сожаление от того, что будит, и в то же время какой-то восторг. Даже сквозь сон это чувствуется. Я приоткрываю один глаз и, зевая, спрашиваю:

— Мы уже прилетели?

— Нет ещё, Ангел, но нам нужно встать.

— Что-то случилось?

А он мотает головой и улыбается. Как на фотографии из детства.

— Мы выиграли миллион?

— Лучше, Малыш. Это гораздо лучше денег, но без тебя я никуда не пойду.

— Да? — мысли в голове вообще отказываются собираться в кучу, но я поднимаюсь, кое-как напяливаю на себя сапоги и прошу Фила достать куртку.

Только он встает, выходит в проход и протягивает мне ладонь:

— Без курток.

— Ну ладно.

Мы идём к шторке, у которой нас, как оказалось, ждёт стюардесса, и она прижимает палец к губам. Спросонья все это воспринимается вдвойне важным и ни разу не загадочным, но я киваю и топаю дальше к двери.

— Сергей Игнатьевич?

— Да-да, София, проходите. Костя, уступишь место?

Сперва у меня перед глазами маячила только спина Фила, потом форменная рубашка и галстук, а затем и она сместилась куда-то в сторону, открывая россыпь приборов и над ними бескрайнее небо.

— Садись, Малыш.

— Я… Это… — я тру глаза, пока меня усаживают, и, осознав, что сейчас нахожусь в кресле второго пилота, оборачиваюсь к Филу. — Я… Э-э-э…

— Кайфово, да? — улыбается он.

— Ить… А… О! — вместо слов.

Удивление, восторг и страх задеть что-нибудь замешали в миксере и запустили мне под кожу одним махом. Я вжалась в спинку кресла, осматриваясь с открытым ртом: приборы, лампочки, индикаторы, штурвал и снова приборы, лампочки, индикаторы. И небо. Маленький кусочек, проплывающий за стеклом иллюминатора в салоне, не шел в сравнение с той красотой, что простиралась передо мной. Казалось, что стоит только протянуть руку, и я смогу потрогать сами облака, зачерпнуть их ладошкой и наконец узнать, что они из себя представляют на самом деле.

— Хотите порулить? — усатый мужчина слева добродушно рассмеялся, когда я испуганно замотала головой. Ещё не хватало угробить всех пассажиров и убиться самой. — Не переживайте. Ничего сложного в этом нет. Возьмите штурвал.

"Что? Какой ещё штурвал?" — страх заколотил по вискам, а ладони уже обхватывают шершавые рукоятки, так похожие на склеенные джойстики. Негромко шелкнув тумблером, пилот быстро произнес на английском какую-то фразу, повторил ее ещё раз, добавил "Роджер" и повернулся ко мне:

— Потяните на себя. Плавно.

— А я…

— Мы на автопилоте.

"Ведь ничего плохого не случится?"

Я осторожно потянула на себя штурвал, буквально на миллиметр, потом, осмелев, ещё немного и ещё чуть-чуть. Ровно до тех пор, пока справа не прозвучало: "Держите так." И сперва ничего не произошло. Может, только облака чуточку сместились вниз, но это мне могло и показаться.

— И как это управлять такой махиной? — спросил Фил.

— В смысле? — выдохнула я, — Мы же на автопилоте? — вцепилась в штурвал и тихонечко простонала, — Мамочки! Только не говорите, что я сейчас этой дурой рулю. Я ведь даже машину не умею водить…

— А теперь самую малость от себя. Плавно. Не дергая. Вот так. Смотрите на прибор. Когда здесь самолётик сравняется с этой линией…

— Может не надо никаких приборов? Пожалуйста… Фи-и-и-ил? Мамочки! Фил, может ты как-нибудь сам, а?

— У тебя очень хорошо получается, Малыш.

— Ты издеваешься?

Я лихорадочно перескакивала взглядом с верхушек облаков на прибор с самолетиком и обратно, а в голове уже рисовалось, что ещё чуточку и все пойдет через одно место. И покажут потом репортаж, в котором будет полнейшая жопа. Что-то щёлкнуло, я зажмурилась и заголосила от страха:

— Мамочки! Мы падаем! Мы падаем! Я не хотела, честное слово! Мама! Фи-и-и-и-ил!!!

Вот только почему-то никто не поддерживал мои визги. Сдавленно хохотнул пилот слева, сзади кто-то закашлялся, будто подавился, ещё и Фил весело произнес:

— Малыш, пиздец отменяется. У нас же океан ещё и планы.

— Планы? — переспросила я, приоткрывая один глаз.

И от вида все того же неба у меня не то что камень, гора — Эверест целиком со всеми хребтами в придачу, — свалилась с плеч. Никакой стремительно приближающейся земли, оров за спиной, плача детей и прочая, что там обыкновенно происходит во время авиакатастроф. Лампочки моргают, приборы показывают, гудящие двигатели гудят так же ровно, как и до моего фееричного выступления с программой "Истеричка за штурвалом".

— Можете отпустить.

— Я… Извините… — пролепетала я, кое-как отодрав побелевшие пальцы от штурвала. Выбралась из кресла и с колотящимся сердцем забилась в объятия Фила.

— Испугалась?

— Это… это… я… а оно… и…

— Малыш, ты у меня самый странный ангел.

— Что?

— Мужики, от души! — улыбнулся Фил пилотам и повел меня обратно.

— И что во мне странного, — снова спросила я, когда за нами закрылась дверь.

— Ну сама посуди, — он начал отгибать пальцы, — Красивая, умная, рисуешь так, что завидовать можно, а как с неба на землю брякнулась, так рэп слушать стала, со мной связалась, но это-то ещё можно хоть как-то объяснить. Типа спасение заблудшей души и… Оу!

Фил дернулся, получив кулачком под ребра, и рассмеялся:

— Ладно-ладно. Этот момент спорный.