И действительно, спустя час началась суета, и по рядам повозок прошел взволнованный гул, тон которого мне не очень понравился. Глашатаи объявили, чтобы все приготовились показать свои самые лучшие номера. При этом нас предупредили, что нам отведут не более десяти минут.

Предупреждение мы восприняли абсолютно спокойно. Потому что у нас уже все было готово. А вот в рядах коллег по цеху началась настоящая паника. Она усилилась, когда все поняли, кто именно этот неподкупный глава комиссии.

Спустя два часа я уже смог разглядеть его маленькую горбатую фигурку и сам. Кико, а это был он, в окружении нескольких человек важно вышагивал вдоль повозок и фургонов и с кислым выражением на лице периодически останавливался, чтобы посмотреть на выступление очередных претендентов.

Судя по грустным лицам большинства присутствующих артистов и циркачей, королевский шут никого не жалел.

Когда, наконец, очередь дошла до нас, и Кико во главе делегации чинуш замер напротив нашей сцены, я увидел на его лице изумление. Один из сопровождающих склонился к его уху и прошептал что-то, ехидно улыбаясь. Королевский шут покивал и, криво усмехнувшись, громко произнес:

— Кто из вас мэтр Бризо?

— Это я, ваша милость, — с поклоном выступил тот.

— Смотрю, вы отлично подготовились! — с усмешкой, от которой наверняка по спинам моих друзей пробежали мурашки, произнес шут. — Ничего другого от знаменитой труппы Бризо мы и не ждали!

Кстати, на меня он взглянул несколько раз, но так и не узнал. Я при этом был абсолютно спокоен.

Шут хихикнул и потер большие ладони с длинными пальцами, унизанными золотыми перстнями.

— Авторы знаменитой баллады о «Рыжехвостой крысе», наделавшей в столице столько шума, обязательно должны выступить перед его величеством!

Я смотрел на ехидно улыбающегося горбуна и понимал, что вся эта доброжелательность — ничто иное как ловушка. Похоже, песенка Этьена и Бриджитт явно не пришлась по нраву Карлу.

Комиссия под предводительством королевского шута двинулась дальше, а я повернулся к ошарашенному таким поворотом событий мэтру Бризо и весело подмигнул ему.

— Отлично! Выше нос. Первый этап пройден.

Глава 24

Эрувиль. Особняк графа де Грамона.

Генрих де Грамон сидел за своим столом, на котором в беспорядке лежали какие-то бумаги, поломанные перья и записные книжки. Окна его кабинета были плотно закрыты и зашторены, а единственным источником света была настольная масляная лампа.

Граф уже в который раз поднимал со стола неоконченное письмо — попытку обратиться к герцогу де Бофремону. Но перечитывая собственные извинения и жалкие фразы, испытывал одновременный прилив злости и стыда. Все предыдущие обращения остались без ответа.

В прежние годы он бы никогда не опустился до такого унижения. Но сейчас… Иного выхода, кроме как пытаться исправить ситуацию, у него не было. На кону стояла не только его честь дворянина, но и выживание рода.

Но, увы, все двери перед графом де Грамоном, как по мановению волшебного пера, захлопнулись. Всему виной был тот злополучный день, когда Генрих попытался захватить замок проклятого бастарда, который оказался не таким пустым, как ему докладывали.

Триумфальный поход превратился в позорное и унизительное бегство. Генрих до сих пор не находил объяснения произошедшему. Но не это страшно… Катастрофические последствия того похода, словно гигантская всеразрушающая волна, обрушились на дом Грамонов уже в тот же вечер. Весть о позорном побеге самого графа и его полусотни распространилась по столице подобно степному пожару в летний знойный день.

Генрих как будто вернулся в прошлое. Правда, в этот раз последствия для графа де Грамона были более плачевными и, скорее всего, необратимыми.

Герцог де Бофремон не принимал его, герцог де Гонди — тоже. Представители двора принца Генриха упорно делали вид, будто не знают о существовании неудачливого графа, и даже немногочисленные представители «зелёной партии» принца Луи прислали вежливую отписку, что «их планы не совпадают с интересами дома де Грамон».

Следом за полным игнорированием высшими домами Вестонии, Генрих начал получать один за другим отказы от семей, с которыми он за прошедший год заключил предварительные брачные договоры. Виконт и виконтессы де Грамон остались без выгодных партий.

Попытка встретиться с несостоявшимися родственниками провалилась. Лишь старый граф де Шармэ соизволил принять Генриха на пороге своего дворца. Старый напыщенный индюк объявил Генриху, что в данный момент даже самый бедный шевалье не захочет связать свое имя с именем де Грамонов.

Еще одним унижением был визит герцогини дю Белле, которая, не слушая возражений брата, забрала в свой дом дочерей Фердинанда. Напоследок она ледяным тоном сообщила Генриху, что будет хлопотать об аудиенции у короля, чтобы попросить у его величества начать процесс смещения главы рода. Жанна объявила прямо в лицо ошарашенному Генриху, что полностью поддержит кандидатуру этого проклятого ублюдка в качестве главы клана.

Самое страшное, что поводов для смещения было предостаточно. Генрих уже дважды выставил себя посмешищем, чем поставил под угрозу существование рода.

Жанна, даже не думая подбирать слова, сказала ему, что если бы не грозная репутация их племянника, то уже многие попытались бы откусить часть владений Грамонов. Зачем нужен такой глава, если он не может защитить свой род? Особенно сейчас, когда большинство дружинников графа поспешили оставить службу, пожелав остаться в стороне от той бури, что разыгралась вокруг их господина.

Но был повод пострашнее, о котором Жанна дю Белле не знала. Речь об интригах, которые плел Генрих вместе с герцогом де Бофремоном за спиной короля. Очень скоро Карлу донесут, если уже этого не сделали, о том, кто именно раскрыл тайну принцессы Верены. Вряд ли королю понравится то, что Генрих первым делом не пришел к своему правителю, а решил поучаствовать в темных делишках астландцев.

Когда граф де Грамон думал об этом, по его спине струился холодный пот. Сейчас, оставшись без могущественных покровителей, он всерьез был настроен покинуть столицу на неопределенный срок и засесть в фамильном замке на родовых землях…

Прерывая мрачные мысли графа, в комнату стремительным шагом вошел Франсуа. Он двигался с той порывистой решительностью, которая никогда не нравилась Генриху. О, сколько раз он признавался самому себе, что многое бы отдал за то, чтобы не этот сын остался в живых. Граф бросил на виконта тяжелый взгляд.

— Новостей нет, — произнёс граф вполголоса, опережая вопрос Франсуа.

Сын сжал кулаки:

— Может, кто-то из сторонников принца Генриха?

Граф де Грамон мотнул головой и с кривой усмешкой произнес:

— Они предпочитают держаться подальше. С их