Я набрал полные легкие воздуха и медленно произнес:

— На окнах сетка. Голуби бы не залетели в квартиру.

Трупики птиц нахохлились, вздулись, как шарики от напора воды, и лопнули облаками серой пыли.

Взгляд запрыгнул на стол, на следы от ножа.

— Квартира была закрыта. Домушники бы перевернули все вверх дном, но остальная мебель цела.

Порезы, казалось, услышали меня. Светлые следы задрожали, зашипели, словно змеи, и поползли сначала к краям, а затем по ножкам вниз. Стоило им коснуться белой плитки на полу, они истончились и пропали.

К миру вернулся голос. С улицы за окном донеслись звуки проезжающей машины и вой ветра. Кроткие, но все же.

Я посмотрел на клетку, открыл рот, чтобы развеять последнее видение мары. Но, похоже, оно исчезло само. Треск шестеренки сменился отборным матом вперемешку с курлыканьем. Черт застал меня врасплох. Он выкрикивал слова, которых не знал даже я. И это говорило о многом. Уверен, сожители по приюту спутали бы его маты с «заморскими» словами или со старорусскими песнями.

— Шаврикъ недоделанный! Слышь меня! Ответь быстро! — не затихал он ни на секунду.

— Здесь я. Хватит кричать. Соседи же услышат.

— Ой, — пискнул черт тоненьким голоском. И завопил со всей силы: — Твоя беда, фофанъ! Гоните его! Он режет девок! Насилуют! Помогите!

— Мне нужны человеческие годы, — выпалил я в надежде утихомирить его.

— С радостью! Гони свободу и свою голову. Мое предложение в силе до конца года. С превеликим удовольствием выдам все за твою свободу, бездарь говноротый.

— Мне нужны два года, а не пятьдесят пять.

— Неа, по частям не отдам. Я ж не дурак, как ты.

Я помассировал правый висок. Голос черта звучал как сигналка машины: громко и раздражающе. Впервые встречаю кого-то с настолько противным голосом. Я-то думал, что хуже прокуренного хрипа не найти.

— Верни… — начал он, но я перебил его.

— Ты теряешь карму, — прошипел сквозь зубы. — Минута за минутой. Мне даже интересно, что случится, когда ты залезешь в долги.

Черт стих. От его молчания по коже пробежали мурашки. Молчание болтливого дурака не к добру.

— Не доводи до такого, — прошептала из-за спины мара.

Я подпрыгнул от неожиданности и резко обернулся.

Она находилась в проходе. Кукла в черном костюме сидела на детском трехколесном велосипеде. Лицо было бледным, глаза красными, на пухлых щеках завивались красные спирали, волосы черные и растрепанные. На шее красовался алый бантик. Мара выглядела знакомо. Вроде я видел эту куклу в каком-то фильме, но не припоминал в каком.

— Не доводи до такого, — повторила она, и нижняя челюсть куклы запрыгала вверх вниз. — Когда он достигнет края, придет Ничтожный. Когда придет Ничтожный, я пересеку белую границу.

— Он не поступит так, — выпалил черт в клетке. — Только глупец…

— Не спеши с выводами, — вмешался я. — Мне осталось жить меньше года. А в конце года придет Ничтожный. Если не найду годы жизни, мне конец в любом исходе.

В голове зрела задумка. Мара очень вовремя появилась, а ее слова — намеренно или нет — напугали черта. И меня заодно. Мне требовалась сила. Любой, даже слабый источник подойдет. Раз я уже связался с чертями, использую их. Пройду по дорожке, которую выложила передо мной эта женщина. Всего чуть-чуть. Пару шажков.

— Но я разрешу тебе… — начал я и осекся. Чертовы обещания! — … За разрешение оставаться в квартире полагается плата.

В памяти ожили слова Мечтателя о первом способе выжить на обратной стороне:

«Заключай выгодные сделки, обманывай, угрожай, зарабатывай себе имя среди Скрытых».

Угрозы были для меня крайней мерой. Границей, за которой заканчивалась совесть. Но я чуть не распрощался со свободой. Вплотную подошел к незавидному концу. Все из-за упертости. Ведь я хороший парень. По крайней мере, вел себя так два года кряду. И я ошибался. Будь я решительней. Будь я подлым и мерзким, как эта женщина… Воспользовался бы Амбрагарудой или запер бы в похожей клетке мару. Если бы я изначально смотрел на Скрытых как на инструменты, возможно, не попал бы в ловушку в пятиэтажке.

С меня довольно. К черту совесть, к черту манеры, к черту доброту.

— Скаредъ! Ты нас погубишь! Скажи ему, он же не в своем уме!

Кукла закрутила педали, и велосипед тронулся с протяжным скрипом. Она объехала меня за спиной, остановилась перед столом. Мара не проронила ни слова. Лишь дергано повернула на меня бледную голову. Во взгляде стеклянных глаз читалось немое послание: «продолжай».

— Я должен пятьдесят пять лет. И недавно выяснилось, что я умираю, — сказал я. — Мой конец в любом случае будет мучительным. И я могу забрать за собой столько Скрытых и мистиков сколько захочу.

Пустые угрозы с приправой из горькой лжи. Как учила эта женщина. Перед плетением паутины вранья узнайте, что известно жертве. Найдите все источники знаний и отрежьте их или подкупите, или запугайте, или исказите. Когда жертва останется одна, начните с правды, которую знает жертва. Медленно добавляйте ложь, пока границы не сотрутся окончательно.

Она не говорила это напрямую, но урок считывался с ее поступков и советов. После восьмого дня рождения Кати эта женщина рассказала ей, как обольщать мальчиков: все — от яркого стиля одежды и до открытых заигрываний.

«Мужчины любят, когда хвалят их ум и смекалку, — объясняла она. — Начни с малого. С мимолетной лести. Будь осторожна. Иногда лесть попадает в ущербность и вскрывает старые раны».

— Эй, малец, — спокойно произнес черт.

Из его голоса выветрились чувства. У меня пересохло во рту, а кожи коснулся жар. Казалось, стены квартиры рухнули, как карточный домик, и за ними раскинулась бескрайняя пустыня. Ни травинки. Лишь песчаные дюны и барханы. Здесь, под палящим солнцем, меня ждала только смерть. Долгая и неминуемая.

— Я уже встречал таких прохвостов. Я капал на мозги солдатам, пока ты еще не родился. Я портил пайки, раскидывал по земле гильзы и прятал лопаты. А когда достойные из достойных сходили с ума, перебегал к противникам и делал то же самое с ними. Моя Пляска растягивала войны. Мы превращали людей в животных. Питались их ранами как телесными, так и душевными. Тебе не обмануть меня. Ведь там, в моем царстве, я видел твое истинное лицо. Пугливого