лесть императору, на службе которого состоял Квинтилиан. Также и высказывание Квинтилиана о превосходстве ритора над философом связано, по-видимому, с организацией Веспасианом государственной риторской школы в Риме в 70 г., руководителем которой он был назначен, а значит фактически являлся и проводником идей императора.

Осуждение современных философов увязывается у Квинтилиана с признанием ценности для оратора сочинений философов прошлых времен, читать которые рекомендуется с точки зрения их пользы для ораторского искусства, без приверженности какой-то определенной философской школе, без углубления в философскую идею. Отношение Квинтилиана к философским школам определяется так: оратору не следует пренебрегать чтением философов — академики привлекают внимание к диалектике и ценны своим методом дискуссии, близким судебному диспуту, от перипатетиков исходит обыкновение предлагать для упражнения в словесных состязаниях разные задачи, стоики искусны в аргументации (XII, 2, 10–25).

Но главным для Квинтилиана остается римская традиция, славные примеры прошлого: «Кто лучше научит мужеству, справедливости, верности, воздержанности, умеренности, презрению к мучениям и смерти, чем люди, подобные Фабрицию, Курцию, Регулу, Децию, Муцию и многим другим героям?». Ведь, если греки богаты рецептами, заключает он, то римляне — примерами (XII, 2, 30).

Изучение классических писателей Квинтилиан считает основой риторики. Он говорит (X, 1), что философские книги должны быть прочитаны в риторическом курсе, и он рассматривает их с точки зрения воздействия на начинающего оратора. В своих оценках философов он исходит чаще всего из формально-стилистических особенностей их сочинений, лишь попутно отмечая качества их ума: Платона, например, ценит за тонкость ума в прениях и за «божественную» способность изъяснять свои мысли, Аристотеля — за грандиозную ученость и приятный стиль, Феофраста за дар красноречия. Отмечая у стоиков основательность в рассуждениях и твердость в доказательствах, он не одобряет их стиля, упрекая их в большей заботе о точности мысли, чем о красоте выражений. Эпикура, не желавшего признавать риторику наукой, он открыто осуждает, а Гераклита и Демокрита не рекомендует оратору из-за тяжеловесности их стиля.

Обстоятельна и интересна оценка Сенеки-философа, в лице которого Квинтилиан борется против «нового стиля». Он одновременно и ценит и порицает его; порицает за «рубленую» манеру речи, за пристрастие к антитезам, метафорам, аллитерациям, игре слов, ценит за многосторонний ум и огромные знания: «…он умел изумительно бичевать пороки. У него много прекрасных изречений, многое следует прочесть для улучшения своих нравов; но манера его речи изобилует недостатками, и они тем более опасны, что в высшей степени привлекательны» (X, 1, 129). По мнению Квинтилиана, Сенеку будут читать те, кто сумеет произвести тщательный отбор из его недостатков и его достоинств (X, 131).

Весьма возможно, что философ оказал влияние на Квинтилиана в этическом плане[117]. Его стоический образовательный идеал — совершенный философ, гармонично сочетающий жизнь созерцательную и жизнь деятельную («Нравственные письма к Луцилию», 34, 3–4), — несомненно в чем-то перекликается с концепцией идеального оратора Квинтилиана,

Сам себя Квинтилиан ни к какой школе не относит, напротив, он решительно отвергает приверженность к какому-то определенному учению или какому-то одному авторитету (I, вв. 11; III, 1, 22; XII, 2, 26). Источники его разнородны и многочисленны; иногда он говорит о них открыто, цитируя Аристотеля, Цельса, Платона, Гермагора, Корнифиция, Феодора Гадарского, или предпочитает использовать их без оговорок. В его учении о технике аргументации видно влияние Аристотеля; у Аристотеля же Квинтилиан заимствует советы по словесному выражению и разделение ораторского искусства на три рода (совещательное, судебное, торжественное). Учение о статусах (виды судебных казусов и мотивов) вдохновлено Гермагором (II в. до н. э.). О преобладающем влиянии Цицерона уже говорилось.

И все же влияние на него стоической школы было, бесспорно, наиболее значительным. Для стоиков риторика является наукой, которая вместе с диалектикой составляет логическую часть философии. Отсюда концепция совершенного оратора: только истинный мудрец может считаться красноречивым оратором; и определение оратора как «достойного мужа, искусного в речах», воспринятое у Катона Старшего. Вдохновлена идеями стоиков его теория языка (ясность, уравновешенность, адаптация стиля к обстоятельствам); согласуются с теорией стоиков вопросы грамматики, этики, педагогики, психологии, физики; заимствованы из стоической традиции темы контроверсий о нравственности, добре и зле; идея провиденциального управления миром также стоического происхождения[118].

В некотором роде Квинтилиан близок софистам V–IV вв., которые цель ораторского искусства видели в подготовке учащегося к практической деятельности. Искусство речи предполагает разнообразие знаний: этических, психологических, политических, физических; это искусство спорить, искусство убеждать, искусство нравиться. Чтобы научить убедительности, было два средства: диалектика (искусство рассуждать) и риторика (искусство говорить). Таким образом, их идеал — единство философии и риторики. Квинтилиан не отклоняется от этой софистической концепции риторики, но видит в риторике науку в такой же степени моральную, как и техническую: совершенный оратор должен прежде всего обладать высокими моральными достоинствами. Можно, пожалуй, сказать, что в трактате Квинтилиана эклектически соединились элементы разнородных философских теорий и научных систем. Однако этот его эклектизм был особого рода: он был не простым подражанием учению стоиков, Аристотеля или Цицерона, а критической и даже оригинальной разработкой заимствованного. Квинтилиан чужд всякого догматизма. В своей теории подражания, развитой в X книге, он отвергает категорические правила и педантическую точность в определениях и классификациях. И сам, оставаясь верным своему принципу — не следовать слепо какому-то одному образцу или одной школе (X, 2, 23), не рассматривает почерпнутые правила как абсолютные и непреложные истины, но принимает за основу, которая постоянно модифицируется. «Заключайся риторика в одном кратком правиле — ничего бы не было легче и мельче. Но многое в ней меняется в зависимости от рода дел, времени, случая, необходимости. Стало быть, для оратора главное — здравый смысл, чтобы применяться к самым разным обстоятельствам» (II, 13, 2), и дальше: «Две заботы есть у оратора в любых делах: что уместно и что полезно. Полезно же, а иногда и уместно то и дело что-нибудь менять в установленном традиционном порядке» (там же, 8). Квинтилиан не просто навлекает из традиции все самое ценное и лучшее, но считает возможным переосмыслить, переоценить заимствованное, внести свои поправки и дополнения в отдельные теоретические положения, сознавая закономерность изменений, обусловленных временем и обстоятельствами, с которыми должен сообразовываться здравый ум (VII, 1, 2–31).

Квинтилиан изучил (конечно, нередко лишь из вторых рук) бесчисленное множество авторитетов, начиная с Эмпедокла и кончая Плинием Старшим и его современниками. Излагая теории своих предшественников, он в спорных местах сопоставляет их взгляды и мнения, а иногда высказывает и свою точку зрения на исследуемый предмет: «Ведь я не предан никакой школе, не проникнут, так сказать, никаким благоговением. Мне хотелось только предоставить читателям выбирать, что они пожелают из многих мнений, собранных