Губок ее поцелуем не сжег...

Все в ней сияло такой чистотою,

Взор же был темен и дивно глубок...

Лунные искры в нем гасли, мерцали

Очи, как будто, любовью горя,

Бурною страстью зажечься желали

В час, когда гасла в тумане заря...

Странно: мы шли одинокой тропою,

В зелени леса терялся наш след,

Стана ее не коснулся рукою...

Страсть и любовь не звучали в ответ".

 Созданные Блоком образы вихрем проносились по Любочкиной душе, и она чувствовала всем своим нутром, что перед ней не просто Сашенька двадцати трех лет от роду. Нет-нет, это подлинный поэт, осененный Всевышним, и поэтому его надо беречь, лелеять, носить на руках.

С ним будет непросто, она понимала это, но разве земные чувства всегда граничат с простотой? В заботе о своем Саше она отныне видит и смысл своего существования. Она так долго искала для себя этот смысл и вот наконец-то нашла. И от всего этого ее нутро обжигала какая-то неуемная страсть к жизни - к той, с которой она вроде сроднилась и прежде, но вот надо же - почувствовала ее заново - полно, объемно, во всей своей прелести, о чем прежде даже не помышляла.

"Милый, совершенно и не понятно мне и не верится, что ты приедешь через четыре дня; так хорошо! Я напишу тебе только несколько слов, так приятно знать, что писать не нужно, будем говорить...", - писала Любочка Блоку за месяц до их свадьбы.

Она ждала этого события неистово, хотя и тщательно скрывая свои чувства от окружающих, боясь, что всуе может расплескать их и потерять. И решительно никто не догадывался, что было у нее на душе, как мучительно и одновременно с трепетом прорывается она к пониманию самой себя.

В период влюбленности такое чувство свойственно многим людям, и Любочка не стала исключением.

Ее даже не смутила реакция на Сашу со стороны своего отца, которую она почувствовала за год до свадьбы. Любочка сама познакомила их в Боблово. Блок, вопреки своей прежней уверенности, держался при встрече не очень решительно, вероятно, ощущая перед собой авторитет, неоспоримый даже для него. Менделеев протянул ему сухую и морщинистую руку, они обменялись рукопожатием и перекинулись несколькими фразами. Дмитрий Иванович даже заинтересовался: как, мол, там поживают французские символисты? Блок что-то ответил.

Вечером Любочка полюбопытствовала у отца его мнением по поводу Саши. "Видно, что умен, - не отрываясь от своих бумаг, озвучил Менделеев, - только мысли выражает непонятно". Но позже по поводу выбора дочери артачиться не стал, лишь махнул рукой, бросив ей: "Ты ведь уже, Любаша, взрослая, поступай как знаешь".

Любочка же, боготворя своего Сашу, ощущала каждой частичкой своего тела, что путь к семейной жизни будет для нее совсем не прост. Поэты - люди неуравновешенные, мнительные. вспыльчивые, не от мира сего, думала она. У них неизбежна та гамма чувств, которую не встретишь у людей обычных и заурядных. И поэтому Любочка понимала, что во имя сохранения существующих чувств ей надо научиться многим житейским премудростям - чтобы стать для Блока своей. Но ее ничего не испугает, она возьмет на себя все хлопоты по дому, чтобы Саша писал стихи - такие же, которые посвящал ей, когда их встречи сделались регулярными.

Русские женщины все-таки удивительны! Своим желанием раствориться в близком человеке они являют собой нечто неординарное, глубоко выстраданное. И Любочка воспринимала себя точно такой же, хотя и не проговаривала этого вслух, не стремилась быть на кого-то похожей. В глубине души, мятущейся все последние месяцы, она догадывалась, что во многом именно по причине ее покорности Блок остановил свой выбор на ней. Его поэтическое начало неустанно требовало музу, но музу тихую, не мятущуюся, жаждущую силы со стороны обожаемого ею человека, и Любочка с присущей ей кротостью как нельзя лучше подходила на эту роль.

- А ты будешь славной женушкой, - сказал ей Блок незадолго до свадьбы.

- Буду, - с готовностью ответила она.

Этот разговор остался у нее в памяти на всю жизнь.

...Он появился в Боблово за несколько минут до того, как надобно было отправляться на венчание в православный храм.

Она с нетерпением ждала его у входа в дом, хотя многочисленные тетушки, да и мать с отцом уговаривали ее не выходить наружу. Пусть будет маленькая тайна, нетерпеливое ожидание и, наконец, долгожданная развязка, как велит негласная традиция. Но разве Любочка могла усидеть в своей комнате? Нет, она рвалась в этот миг на волю, туда, где, как ей казалось, и начинается настоящая жизнь.

Блок подъехал к усадьбе Менделеевых на молодом резком жеребце - в ослепительно белоснежной рубашке, надетой под модным черным фраком, специально приобретенным по этому поводу в дорогом петербургском магазине, и в высоких начищенных до блеска сапогах. Она буквально обомлела от восторга, увидев его. Он в своей одежде словно сошел с поэтических картин, им же созданных.

А Блок, не обращая внимания на окружающих, стремительно посадил ее к себе на седло, а потом с некоторой толикой экстаза привстал на стременах, словно демонстрируя блеск и своего костюма, и своей неуемной натуры. Он тронул повод, и жеребец неспеша устремился к церкви, находившейся неподалеку от усадьбы. Гости отправились следом - кто в повозках, а кто и пешком.

III

Когда свадебный ужин уже был завершен, а дорогое французское вино, специально припасенное "на послевкусие", выпито и большая часть гостей уже разъехалась, молодые остались одни.

Чуть уставший от торжества Блок стоял у окна, вглядываясь в черноту нависшего неба и будто о чем-то задумавшись.

Любочка сидела в кресле, не снимая с себя подвенечного платья, и терпеливо ждала, когда ее Сашенька устремится к ней и начнет продолжительно целовать в губы, как это не раз бывало прежде. Из французских романов и разговоров с матерью она знала, что сейчас и должно состояться то священное действо, которое бывает в отношениях между супругами в первую брачную ночь.

Но Блок не спешил подходить к ней, и она все ждала, недоумевая про себя, с чего это вдруг он тянет с тем, с чем мужчины и тянуть-то не должны. Так, во всяком случае, она тоже слышала от матери.

Наконец Блок отошел от окна, подошел к Любочке и нежно поцеловал ее. В это мгновенье она невольно сжалась, предвкушая уже недолгую развязку. Вот сейчас он еще раз прижмет ее к себе, потом возьмет за руку...

Блок какое-то время