Каюта у них была очень большая и находилась в таком же месте, как и каюта Исабель: на юте галеона, — но с апартаментами на «капитане» сравниться не могла. Здесь не было никакой роскоши. Ни книг, ни музыкальных инструментов, ни ковров, ни подушек, ни серебряных подсвечников. И уж точно не было помоста для дам. Несколько сундуков, единственное кресло. Доска на козлах вместо письменного стола. Юбки, рубашки, карты, бумаги валяются на полу. Давным-давно выпитые бутылки из-под вина оставлены на столе. Несёт дохлятиной из трюма. Неудобное помещение, беспорядок, грязь не смущали Марианну. Ей было шестнадцать лет, и к комфорту она была равнодушна. Такая же безалаберная по натуре, как Лопе де Вега, она не особо заботилась о приличиях. Зато много заботилась о счастье мужа.

Лопе был мужчина лет сорока, худощавый, прошедший все моря на свете. Говорили, что он стоек в несчастьях. Неистов в бою. Мрачен и презрителен с женщинами.

Во времена эйфории он хватал из запасов, не считая: роскошные пиры так и сменяли друг друга. В результате теперь на камбузе у него было пусто.

— Бросить, да и всё, — бормотал он. — А то тащить их у людей силы не будет.

— Бросить! Живыми!

— А ты, милая, знаешь другое решение?

— Но как же это — живыми! — повторила она.

— Ты видела, в каком они состоянии?

— Бедненькие!

— Вот именно — бедненькие. Они шесть дней уже ничего не пили! Ничего! Ни капли! Завтра всё с ними будет кончено. А в нашем состоянии избавиться от мёртвых лошадей будет куда труднее. Пока что они хотя бы могут на своих ногах дойти до борта.

— Погодите ещё... А вдруг дон Альваро сегодня увидит эти острова?

— Размечталась!

Что верно, то верно: мечтала Марианна много. Была кротка и послушна; неуёмной жажды жизни, как у Исабель, у неё не наблюдалось. Как и такого ума, такой любознательности, такого честолюбия. Не имела она и веры Петронильи, её всепоглощающей любви к Богу.

Марианна молилась мало, не читала ничего, шила и вышивала неусердно. Природа наделила её приятным голоском, но музыкой она тоже не интересовалась. И, конечно, никак не вмешивалась в дела на корабле.

Безучастная ко всему, кроме любви, она повиновалась малейшим желаниям Лопе де Веги, и тут в ней проявлялась весёлая страстность, которая и удивляла его, и забавляла. Особо хороша собой она не была: смуглая брюнетка (в отличие от других сестёр), похожая на отца, капитана Баррето. Но большие чёрные глаза. Прелестная мордашка. Пышная грудь. Щедрое, неутомимое молодое тело. Поразительный пыл в любовных играх. Если бы Лопе де Вега повстречал её в двадцать, даже, пожалуй, в тридцать своих лет, она была бы ему неинтересна. Очень может быть, что он бы её бил. А в сорок его трогала эта девочка, ненасытная и неистощимая в фантазиях. Он знал, что она не откажет ему ни сегодня, ни завтра, ни когда бы то ни было. Несмотря на страх, который, конечно, мучил её так же, как всех. Несмотря на голод и жажду, от которых она начала слабеть... До сего дня — ни одной её жалобы. Ни единого вздоха. Она не сетовала на свою судьбу. Принимала то, чему должно случиться, и полагалась на Божью волю. Не билась, не боролась. В отличие от царицы Савской, правившей на «Сан-Херонимо», она успокаивала.

Но этим вечером Марианна посмела спорить.

Мысль, что муж может погубить живых лошадей, привела её в ужас.

— А может быть... — прошептала она, — может быть, мы и этих можем съесть, как всех остальных?

— Сырыми?

— Раз уж так придётся...

— Есть конину хоть как-то отваренную, жрать падаль — мне уже было не по душе. А теперь, без дров, сырое мясо!

— Но нельзя же выкинуть за борт Префериду, любимую кобылу Исабель! И Лунареса — коня дона Альваро! Если сестра узнает, они никогда вам этого не простит... Только не её лошадь!

— Эта лошадь уже почти мёртвая от жажды. Вопрос пары часов — и она падёт. Сестра твоя ничего не узнает. Сама она этого не увидит. Мы уже так далеко отстали от всех...

На корме «Санта-Исабель» собралось сто восемьдесят человек. Вместе со всеми Марианна наблюдала за душераздирающим зрелищем. Скакуны и иноходцы, которыми она любовалась не так давно в порту Кальяо, роскошные кони, бившие копытами и гарцевавшие, устремляясь в новые миры — кони, которым следовало носиться по прибрежьям царя Соломона, горестно плыли за кораблём. Высунув головы из воды, пристально глядя на людей, которые их погубили, они, тяжело дыша, из последних сил отбивались от смерти.

И в конце концов сама Преферида, гнедая кобыла с белой головой, чёрными ноздрями и острыми ушами, дочь самого роскошного коня завода Нуньо Баррето и внучка первых лошадей, прибывших из Испании, пошла ко дну и пропала. В пенистой струе за кормой исчезли все следы безнадёжной борьбы лошадей.

Когда всё кончилось, Лопе де Вега рявкнул — то был единственный его приказ:

— Теперь всем сидеть тихо! Если хотите, чтобы с «Капитаны» вам прислали воды — сидеть тихо. Донья Исабель не должна знать, до чего меня довело нерадение Менданьи.

Утром в четверг 7 сентября 1595 года адмирал Лопе де Вега поднялся на борт «Сан-Херонимо», решившись, наконец, признаться свояку в своей нужде. С собой он привёз боцмана, отвечавшего за провиант. Была с ним на этот раз и донья Марианна, как правило не сопровождавшая его при посещениях.

По обычаю капитаны и штурманы должны были получать приказы в кают-компании. Лопе не соизволил туда спуститься. Он остался на палубе, прямо у леера, и при всех обратился к начальнику экспедиции. Вид у него был озабоченный.

Ваше сиятельство, — резко объявил он, — у меня к вам три просьбы. Просьбы не