Лонго. — Подожди! Объясни толком, что случилось?

— Я не знаю! Не знаю! Но я чувствую! Петля затягивается на мо­ей шее, что-то случится. Что-то страшное! Никто не может защитить меня.

— А Рирм?

— Рирм? Ты смеешься! Именно его-то я и боюсь. Он не любит меня!

— Это неправда, Рузаф. Это я тебя не люблю, а он любит. Пожалуй, даже слишком.

— Вот именно! Он ревнует, Торнадо! Он не простил того, что бы­ло, ни тебе, ни мне. Всё, что с тобой произошло, было с его ведома. Он в ярости, что всё сорвалось!

— Это он тебе сказал?

— Он никому ничего не говорил, но я же чувствую! Я прекрасно понимаю мужчин. Меня учили этому с младенчества, и теперь я вижу, что с ним что-то происходит. Он мечется, рычит… Что-то будет… Если не он сделает, так с ним случится что-то ужасное. И так или иначе меня ждёт беда!

— Ну, конечно! Ты больше всего боишься за себя!

— Не только, я боюсь и за тебя, но тебе, похоже, всё равно.

— Это точно.

— Торнадо… — задохнулась она. — Торнадо, давай забудем всё, что было. Давай улетим отсюда на Орму. Пусть он делает, что хочет. Мы будем там вдвоём. Я замолю свой грех, я добьюсь, что ты снова полюбишь меня. Я буду делать всё, что ты захочешь…

— Начни прямо сейчас: перестань говорить ерунду.

— Боги, как я страдаю! — воскликнула Рузаф. — Тогда я уеду одна. Улечу навсегда. Я скроюсь от него и не буду больше попадаться тебе на глаза.

— Было бы неплохо… А впрочем, как хочешь.

— Как ты жесток!

— Не более чем ты.

— Пусть будет так, — устало произнесла она. — Но помоги мне хотя бы уехать отсюда. Ты же знаешь, что Рирм не выпустит меня жи­вой. Он меня убьёт, если я только заикнусь о своём желании уехать.

— Сколько пафоса! Нет уж. Разбирайся со своим мужем сама.

— Ах, вот как! Да ты хуже его! Он хоть не прикидывается ци­вилизованным и демократичным! Он прямо говорит, что не позволит нарушать древние обычаи, а ты! Ты столько раз твердил мне о свободе женщины, о том, что она сама может выбирать свою судьбу, но ты не далеко ушёл от своих предков, которые спускали собак по следу убежавшей жены!

— Собак бы я спускать не стал, — возразил Лонго. — А судьбу свою ты выбрала, когда вышла замуж. И не впутывай меня в ваши се­мейные дрязги. Мне итак хватает хлопот с Рирмом.

— Так ты боишься! — нервно рассмеялась она.

— Я боюсь, что нам сейчас совсем не ко времени обострять отношения. Отправляйся домой или я сейчас же позвоню Рирму.

— Если я умру, то моя смерть будет на твоей совести.

— Моя совесть это выдержит. Прощай!

Я услышала быстрые шаги и стук двери. Лонго вошёл в комнату, где находилась я и, пройдя к окну, остановился там, глядя в ночную темноту.

— Ты вёл себя не лучшим образом, — заметила я.

— Может быть, — устало согласился он. — Но если тебе когда-то пытались вырвать сердце, оно потом долго болит, и эта боль может замутить самый светлый разум, не то что такой, как мой.

— Она, и правда, может находиться в опасности?

— Она знает Рирма как свои пять пальцев, а долгая жизнь в условиях дворца приучила её заранее чувствовать приближающуюся беду, но она обратилась за помощью не к тому. И уж тем более, я не смог бы нанести такой удар Рирму, как бы он ко мне не относился.

— Наверное, ты прав, — согласилась я, стягивая с постели покрывало. — Давай, наконец, спать.

Я разделась и легла, немного поворочалась и уснула. А он всёстоял у окна, молча глядя во тьму.

VIII

Утром в комиссариате Лонго занял всё ту же позицию: на подоконнике. Он не ответил на какую-то реплику младшего инспектора, обращённую к нему, и демонстративно игнорировал пылающие взгляды Торсума. У Рирма, как мне показалось, дома произошёл неприятный разговор, потому что он был встрёпан и свиреп, и совершенно утратил привычную чиновничью официальность.

Потом появился Антуан. Поздоровавшись со всеми, он подошёл к комиссару и протянул ему какой-то бланк. Тот взглянул на него и раздражённо пожал плечами. Антуан подозвал младшего инспектора, который обеспечивал операцию со стороны КОБЗИ.

— Разрешение на ознакомление с секретными материалами получено. Подписано комиссаром Дайком.

— Нон проблем! — улыбнулся тот и широким жестом пригласил меня к компьютеру.

Когда я села, он набрал на клавиатуре длинный пароль и приложил к сканирующему устройству ладонь. На экране появилось изображение.

— Вот полная схема, перечень пользователей, системы защиты. Но, уверяю вас, мисс, мы уже всё проверили и перепроверили. Здесь утечки быть не может.

Я взглянула на экран, и на душе стало тоскливо. Схема была настолько сложной и запутанной, система защиты предусматривала так много паролей, дополнительных условий, личных шифров и тому подобных препятствий к получению информации из секретных баз, что на проверку всего этого у меня ушло бы суток десять. А я ведь, в сущности, и не была специалистом в этой области. Но я просто не могла признаться, что это дело мне не по плечу. Такое заявление явно превышало мои возможности. Я переключилась на список пользователей.

— Здесь тоже всё проверено?

— Здесь? Взгляните. Вот эти абоненты при всём своём желании не могли получить полную информацию. Чтоб вычислить координаты, им нужно было сложить все данные, доступные каждому. Маловероятно, чтоб во всех этих инстанциях, а это в основном звенья полиции и КОБЗИ, были лазутчики мятежников.

— Но вы проверили?

— В какой уж раз! Они находятся у нас под постоянным и неусыпным контролем. Кроме того, любой запрос к этой информационной базе секретного блока фиксируется в памяти компьютера. В течение последних семи месяцев поступали запросы, лишь косвенно касающиеся баз.

— Откуда они исходили?

Инспектор нажал клавишу.

— Вот, пожалуйста. Служба интенданта. Необходимость запроса подтверждена документально, абонент установлен и проверен. Машин­ный запрос Главной Киберсистемы, ведающей техническим оснащением колонии. Целесообразность запроса не вызывает сомнений, данные по нему так и остались в разряде операндов, на мониторы не подавались и после окончания обработки были удалены машиной.

— А кто может получить информацию в полном объёме?

— Таких абонентов всего пять: комендант Колонии, его первый заместитель, начальник