глядеть, но и бесцеремонно пихать в грудь и плечи, успешно расчищая проход к самобеглому экипажу.

— Спускаются, они спускаются!

Пахнущие смазкой канаты плавно доставили на землю двух пассажиров, невозмутимо направившихся к приветственно рыкнувшему им мотором «Панар-Левассору».

— Принц, цель вашего прилета⁈

— В сторону, тля!

— Ваше высочество, скажите пару фраз нашим читателям про вашу прекрасную я-а-ах ты!!!

Выскочивший наперерез Михаилу Александровичу репортер невольно оборвал свою скороговорку, когда его ухватил за шею и резко пихнул обратно бесцеремонно-грубый матрос.

— Проход не загораживать!

— Мессир Романофф, ваши комментарии по поводу последнего заявления Госсекретаря САСШ?!?

— Ш-шта-а?

Конкретно этот комментарий прилетел от первого пассажира, едва удержавшегося от вульгарного акта рукоприкладства по наглой журналистской морде. Впрочем, излишне демократичного газетчика тут же «поправили» свои же коллеги, сунув локтями по ребрам сразу с двух сторон.

— Мадемуазель, как ваши ощущения от высотного полета? Вы первая, кто прилетел во Франию по воздуху! Каково это, стать знаменитой?!?

Молодая красавица польщенно улыбалась и мило розовела, но шагов не замедляла, и от руки своего покровителя не отцеплялась, довольно ловко загораживаясь его фигурой от резких вспышек фотографического магния. Писаки совсем уже было отчаялись, ведь все их попытки прорваться поближе неизбежно заканчивались болезненными тычками от матросов — либо натыкались на свитского, демонстрирующего поистине гвардейскую стать. Однако Великий князь все же милостиво соизволил «заметить» репортеров.

— Господа!

Толпа репортеров разом утихла и приготовилась внимать, нетерпеливо теребя блокноты и крутя в пальцах карандаши. Ну же, ну?!?

— Господа, мой визит на землю прекрасной ля Бель Франсе имеет абсолютно частный характер, и совершен с довольно простой целью: немного развеяться и отдохнуть. Вместе с тем, я не против небольшой экскурсии по моему «Сапсану»…

Довольно изящно указав на пустую подъемную клеть, Александр Михайлович весьма любезно улыбнулся онемевшим от неслыханной удачи писакам:

— Прошу, господа!

Откликнувшись на призыв, будущие экскурсанты успешно снесли одного замешкавшегося фотографа и едва не пробежались по второму, торопясь первыми попасть на борт воздушной яхты — пока ее хозяин спокойно покидал аэродром. Время на часах все еще было раннее, так что автомобиль всего за полчаса доставил пассажиров к парадному крыльцу Гранд-отеля «Континенталь» — заведения достаточно статусного и солидного, чтобы в нем не брезговал останавливаться даже сам Великий князь Владимир Александрович, имевший заслуженную репутацию тонкого эстета и завзятого сибарита. Что подходило дядюшке, то вполне годилось и его племяннику — коего, честно говоря, вопрос проживания в столице Третьей французской республики волновал в самую последнюю очередь. Именно поэтому он, оставив свою пассию Любовь Николаевну отдыхать в номере, отправился в компании штабс-капитана Николая Шиллинга в новую поездку на «Панар-Левассоре» — потратив почти час на то, чтобы добраться до небольшого двухэтажного особнячка на другой стороне Парижа. Где еще добрых пять минут пришлось настырно «квакать» автомобильным клаксоном у запертых кованных ворот, дабы привлечь внимание почему-то отсутствующего на своем посту привратника. Ну и привлекли: вышедший из увитого плющем дома плечистый мужчина прямо с грыльца раскатисто гаркнул:

— Пшли нах… Э-э!?! Виноват, Ваше императорское высочество! Сей момент, Ваше императорское высочество!!!

Действительно, не прошло и минуты, как машина медленно вкатилась в замощеный двор, остановившись аккурат напротив низенького крылечка с двустворчатой дверью. Поглядев на дюжего усача, навешивающего замок на вновь закрытые ворота, Великий князь в сопровождении бравого офицера Измайловского лейб-гвардии полка размашистым шагом проследовал в скромное парижское жилье своего лучшего… Да пожалуй, и вообще единственного настоящего друга.

— Здравия желаем!

Приветливо кивнув вышедшей навстречу паре знакомых телохранителей, Михаил указал штабс-ротмистру Шиллингу на одно из гостевых кресел — сам же спокойно поднялся на второй этаж. Где изрядно удивился, когда ему заступил дорогу старший звена охранителей княжеского тела.

— Ваше высочество, эм… Не стоит торопиться.

Припомнив имя стоящего перед ним человека, член Августейшей семьи понимающе улыбнулся:

— Что такое, Семен? Наш Александэр нынче спит не один?

— Н-нет, он… В расстройстве. Сильном.

— О?!?

Последнее относилось к двери в спальню друга, которую «украшал» добрый десяток пулевых пробоин, причем сделанных явно изнутри.

— Это он так после Тулона?

— Никак нет. Вчера один хлыщ из префектуры к нам приходил, сильно хотел Хозяина увидеть. Я предупреждал, что Александр Яковлевич дюже злой последнее время, к тому же незадолго до прихода французика — коньяка изрядно откушал… Ну и вот.

— Я надеюсь, хлыщ выжил?

— Так точно! Разве что штаны немного испачкал, когда на карачках убегал.

Хохотнув, Великий князь освидетельствовал дверь в стиле «а ля дуршлаг». Оценив по отвратительной кучности примерную степень опьянения друга, он сокрушенно качнул головой и перевел взгляд на старшего охранника. Тот, вздохнув, осторожно приблизился, и, не высовываясь из-за дверного косяка, деликатно постучал. Прозвучавшее в ответ из спальни пожелание не отличалось оригинальностью — настойчиво предлагая неким «дятлам» проследовать бегом по адресу, уже указанному дюжим привратником. Хмыкнув, поручик лейб-гвардии Романов аккуратно отодвинул подданого своего старшего брата, и гулко бухнул кулаком в жалобно заскрипевшее дерево:

— Александэр, это я, Мишель!

Через десяток секунд в спальне что-то глухо упало. Затем тихо звякнула явно отопнутая в сторону стеклянная бутылка, и дверь медленно распахнулась, явив сонного и самую чуточку похмельного князя Алексадра — на правой стороне лица которого четко отпечатался след… Тарелки?!? Мало того, на этой же стороне можно было заметить подсохший мазок какой-то увядшей зелени — что вкупе с отпечатком посуды неоспоримо свидетельствовало о том, что силы покинули друга прямо за накрытым столом.

— Миша?

Тем временем сиятельный аристократ зажмурился, затем для верности основательно потер заспанные глаза. Убедившись, что зрение его не подводит, он нахмурился и со вздохом констатировал:

— Посол Урусов все-таки нажаловался на меня.

Проходя в спальню и едва не наступив на пустую бутылку из-под коньяка, гость прикрыл за собой дверь — и окинул удивленным взглядом литографию некоего пожилого господина благородной наружности, украшающую изнутри дверное полотно. Вернее, украшавшую: относительно недавно портрет буквально утыкали разными подходящими для прицельного метания предметами — в