первых корпусах Северного Чертанова бетонные ограждения балконов со встроенными цветочными ящиками опираются на выступающие за их пределы мощные консоли, создавая игру света на фасаде. Есть в образцовом микрорайоне и еще одна английская цитата: с искусственного круглого холмика, какой Элисон и Питер Смитсоны помещали во дворы всех своих жилых комплексов от раннего проекта Мэйнистри-стрит (1963) до знаменитого Робин Худ Гарденс (1968–1972), чертановские ребятишки катаются на санках.

Жилой комплекс Барбикан, Лондон. 1965–1972

Многоуровневый торгово-общественный центр, тоже спроектированный по английским моделям, не был построен, что заметно снизило качество жизни в микрорайоне, откуда в первые годы было не так легко выбраться – метро открыли только в 1983-м, через несколько лет после заселения первых корпусов. Не было осуществлено благоустройство, а последние жилые корпуса, школы и детсады строились уже по упрощенным проектам. После провала Олимпиады городу было уже не до образцовых микрорайонов.

Фасад неосуществленного высотного корпуса

План неосуществленного высотного корпуса

70. Музей музыкальной культуры им. М.И. Глинки (Российский национальный музей музыки) 1968–1985

АРХИТЕКТОРЫ И. ЛОВЕЙКО, А. АФАНАСОВ, М. ФИРСОВ

ИНЖЕНЕРЫ В. ЯНИН, Э. МОТОРИНА, В. ПЕДКОВСКИЙ

СКУЛЬПТОРЫ Л. МИХАЙЛОВ, Л. БРЕЙНЕР, Л. СЕНЬКО, А. ШИШАКИН

ХУДОЖНИК Г. ОПРЫШКО

ул. ФАДЕЕВА, 4

МАЯКОВСКАЯ

Здание-оксюморон, чей фасад стал энциклопедией монументального искусства, не соединенного в гармонию, а разъятого как труп: здесь и скульптура, и витраж, и чеканка, и текст

По креативности замысла это здание не имеет в Москве равных. Оно замышлялось как нигде ранее не существовавший Дом музыки. Но не в том маркетинговом смысле, как Дом музыки на Красных Холмах (где музыка лишь исполняется), а как дом, где музыка существует во всех возможных ипостасях. Здесь она должна была звучать и живой, и в записи, и быть записываемой, а также храниться, изучаться и пропагандироваться. Поэтому – концертный зал, научные отделы и лекционные помещения, залы звукозаписи, фондохранилище и библиотека, а также коллекция музыкальных инструментов, с которой здание обычно и отождествляют. Что, впрочем, понятно, ибо на виду именно они: прямо на фасаде – колокола, орган, струнные и духовые.

А внутри – действительно богатейшая коллекция, начавшая формироваться еще в XIX веке в Московской консерватории, затем, с 1943 года действующая уже как самостоятельный музей, который 20 лет располагался в Троекуровских палатах в Охотном Ряду. Сегодня он насчитывает около миллиона единиц хранения (ноты, рукописи, письма), но самое притягательное – это, конечно, инструменты всех народов мира, числом более 300. Гусли, гармошки, домры, лютни, бубны, бандуры, цимбалы, трембиты, скрипки, флейты, кларнеты, тромбоны, клавесины, гитары, а также чыпчырган, сигудэк, скудучяй, яурам, пайбань, комуз, фуяра, кхлуй (и еще две сотни слов из советских кроссвордов).

Зал струнных инструментов

Но как отразить все это многообразие «звуков музыки»? Авторы мудро начинали с предельной лапидарности, этакого «здания с секретом», «музыкальной шкатулки». Внутри все звучит и поет, но снаружи – глухие стены, потому что ни музею, ни концертному залу окна не нужны. Впрочем, нижний уровень здания гостеприимен и открыт – сплошь остеклен и парит на ножках. Этот, восходящий к Дворцу дожей, образ (глухой верх, прозрачный низ) был весьма популярен у советских культурных институций: таковы МХАТ [29], ЦДХ [46], Дом кино на Васильевской. А особенно его любили мастера сталинской закалки, к которым принадлежал и Иосиф Ловейко, через всю жизнь пронесший верность тяжеловесной монументальности: это и гостиница «Советская», и здание МВД на Огарёва, 6, и кинотеатр «Ереван».

Но музей долго не начинал строиться: в середине 70-х возведение культурных сооружений было заморожено; все деньги уходили на подготовку к Олимпиаде, гонку вооружений и поддержку братских компартий. Тем временем аскетизм 60-х стал казаться сухим и недостаточным, зато началось увлечение «синтезом искусств» – и авторы решили «обогатить» здание с помощью монументального искусства, введя в композицию витраж, скульптуру и металлический рельеф. Эти визуальные акценты существуют уже в первой версии здания, и места под них были выбраны неслучайные: так, например, витраж замыкает перспективу 1-го Тверского-Ямского проезда. Но в 60-е проект выглядит как цельный бруталистский объем, а все эти элементы объединяет эффектный геометрический узор, прочерченный по мраморной крошке фасада. Но постепенно рисунок становится все более блеклым, а каждый из элементов начинает претендовать на роль первой скрипки. На что, конечно, все они имеют право, учитывая их абсолютную уникальность.

Все советские витражи, как правило, в интерьере: что в отелях «Интурист» и «Россия», что в Институте океанологии [43] или в постпредстве Азербайджана. А тут – витраж в уличной стене, что, конечно, сразу вызывает ассоциации с католическим собором. Неслучайно и делать его был должен главный мастер литовского витража Казис Моркунас: Литва стала в СССР и первопроходцем, и лидером жанра. Но в итоге всё переиграли, и витраж исполнил местный корифей мозаики Григорий Опрышко. Поэтому в нем нет ни советского драматизма (как у Моркунаса в IX Форте под Каунасом), ни антисоветской эротики (как у него же в вильнюсском баре). Но зато есть намек на абстрактное искусство, которое, казалось, удачно актуализирует древний жанр. «Жизнь расколота? Не скажи! / Окна в стиле Средневековья. / Поэтому я делаю витражи», – Андрей Вознесенский не только напишет эти строки, но и назовет «Витражных дел мастером» сборник стихов 1976 года.

Фрагмент витража

Формально появление витража мотивировано тем, что важная часть истории музыки связана с храмами, но подспудно оно означало начавшуюся через культуру реабилитацию церкви. Поэтому же рядом со зданием ставится звонница, которая символизирует уже корни музыки русской (колокол происходит из родной деревни Михаила Глинки). При этом ее скульптурный объем необычен и невнятен и тоже намекает на абстрактное искусство. И хотя сама по себе типология уже реабилитирована мемориалами (первая советская звонница появляется в 1969 году в Хатыни), авторам все равно приходится прибегать к хитростям. И можно было бы сказать, что они ловко спрятали воздухозабор в звонницу, но на самом деле они, конечно, ловко объяснили появление последней необходимостью декорировать первый. Оторванная от здания звонница словно бы взывает к стоящей в 250 метрах колокольне Никольской церкви, которая в 30-е годы была отторгнута от своего храма, превращенного в антирелигиозный музей (позже – дом «Союзмультфильма»; Долгоруковская ул., 25). Как, впрочем, и витраж неслучайно