Шрифт:
Закладка:
Запрошена Москва – кому дать мазут – одну цистерну Балтфлоту или нам.
Ожидается крупное наступление наших войск на Ленинградском фронте. Подвезено много войск и техники. Мешала мягкая погода. Вот уже дней 10 стоят 15-20° морозы.
Второй день часами подряд гремит сплошным гулом канонада, может быть наступление началось. Принято решение о развертывании дальнейшей ломки домов. Топливо получаем только с Рахьи.
14/1-43
Попал в городе под обстрел. Ранен шофер и убиты трое рабочих на соседней машине. Немцы стреляют по городу бризантными снарядами. В воздухе гулкий разрыв. Быстро расходится темное облако дыма, осколки стучат по мостовой, крышам и стенам, падают несколько человек, через минуту – новый взрыв. Заворачиваю за угол. Спокойно ходит народ – привыкли. Бакинские энергетики прислали в подарок самолет колбасы, конфет, помидор, чеснока и др.
Составляем списки на медаль «За оборону Ленинграда».
18/1-43
Прорвана блокада Ленинграда!!!
Части Ленинградского и Волховского фронтов соединились.
На митингах многие плакали. Свершилось то, о чем мы мечтали многие месяцы. Смотрю на слова – «прорвана блокада», на глазах выступают слезы. Как напряженно мы жили всю блокаду. Сейчас прорвало.
Ленинградцы. Блокадные дневники из фондов Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда. СПб., 2014. С. 119–120.
Из дневника востоковеда А. Н. Болдырева
1943 год
18-е января.
– 9°, мягкий снег. Изрядно простужен. В Радио свободен, Академия зарезана для Канатной лекции. Сегодня кормит меня Федор Федорович. Галя сегодня на донорском освидетельствовании; что-то уже два дня подряд странная ее слабость, тошнота. Видимых причин нет, а что-то расстроено внутри. Всю ночь канонада, и какая! Ползут, ползут слухи о больших наших успехах у Ладоги, в частности под Шлиссельбургом. Душа замирает в напряженных надеждах и ожиданиях. Ночью «Последний час» прогремел о взятии Миллерово (!) и многих других мест. И, верно, счастье боевое служить уж начинает нам! Опекающая меня Канатная девушка объявила лекцию так: «Сейчас Александр Николаевич Ушаков прочтет нам лекцию об адмирале». Только чуточку запнулась. Если бы была находчивой (или последовательной), то докончила бы «Болдыреве»… И сделала бы вид, что ничего не случилось. Обед был капитальнейший – мясо, картошка, все жирное, всего много, даже хлеба. Но вернулся только в пятом часу, пришлось зайти домой за кастрюлей и оттуда в ЛДУ за обедом, на обратном пути к воентаджикам, которые охотно дали мне свой адрес для посылки Милениной.
Дома блаженствовали со светом. В 10 ч. 30 м. включили последние известия, но говорила Москва, не речь, а оглушительный хай со свистом и визгом и поэтому «вырвали». И поэтому не слышали в 10 ч. 45 м. исторических слов о прорыве под Ладогой ленинградского кольца блокады, о взятии Шлиссельбурга, Синявина, о конце угрозы измора.
19-е января.
– 9°, снежок. Красные флаги. На улице люди обычные, незаметно никак. А в Академии никто не работает, говорят (все ведь женщины), многие плачут, иные смеются. Там же раздают подарки Президиума – на того, кто имеет рабочую карточку: галет 200 гр., сладкого шоколадного порошка 70 гр. и две коробочки витаминных конфет. Служащие получили 500, 200 и 3 соответственно. В Радио полный радостный ажиотаж, поздравления, объятия. Всю ночь до утра, говорят, свирепствовало это. Так значит, 16 месяцев дожидались мы? Дождались! Все мучения, все, все окончено? Медленно и недоверчиво подползают события к сознанию. Это и есть тот день, тот час, во имя которого мы, оставшиеся, остались, поставив на это жизнь, имение, все? Значит, мы выиграли эту ставку, и настало то, к чему мы ползли ощупью, во мраке, в холоде и в смертной тоске сквозь прошлую зиму? Да, возможно, реально мы ощутим это не скоро, конечно. Осада еще не снята. «Осадную Запись» еще надо вести. Но нетуже чувства, что тонкая ниточка, на которой подвешены мы к жизни, может быть ежечасно начисто срезана. Нож, грозно застывший у самой жертвенно-запрокинутой, голой, открытой шеи (а пошевелиться нельзя) и 16 месяцев так стоявший, отведен. В этом великий смысл для нас того, что случилось. Не думаю, что в десятимильную брешь прорыва уже пошел поток поездов с продовольствием, одеждой, медикаментами и проч. для погибавшего Ленинграда, как говорят наши друзья сегодня. Но то, что мы имеем, – нам теперь твердо обеспечено…
Из блокадных дневников жителей города-фронта
18 января 1943
10 часов 40 минут вечера Информбюро сообщило о том, что блокада Ленинграда прорвана.
[Б. Б.]
Ура! Ура! Ура!
Да здравствует Сталин!
Слава маршалам Жукову и Ворошилову! Слава бойцам Ленинградского и Волховского фронтов!
Вечная память погибшим!
Блокада прорвана! Взят Шлиссельбург. На юге наши войска движутся к Ростову. Фрицы отовсюду летят как пробки. Огрызаются, правда. Стреляют по городу. Часами летают над нами, бросают бомбы, но не в таком количестве, как в прошлом году.
Ленинградцы едят свои пайки и работают. От трех миллионов нас осталось семьсот-восемьсот тысяч, но самых заядлых.
19 января 1943 года
Ночью плохо спал… Много мыслей витало. Утром в трамваях слышал и видел великую радость на лицах русских людей многострадального города, слезы на глазах и слова «царица небесная, божья матерь». С Финляндского вокзала шел пешком. В предрассветных сумерках увидел первые праздничные флаги на стенах тюрьмы.
На заводе всеобщее ликование, люди поздравляли друг друга, плакали и целовались. Я сам с трудом сдерживал слезы…
В обед собрался общезаводской митинг. Ораторы стояли на танке «KB», только что отремонтированном на заводе. На башне танка развевались два красных флага. Ствол орудия указывал в сторону фронта. Шел мелкий снежок. Вечером часть выступлений передавалась по радио… Необъятная радость переполняла ленинградцев. Не пережившим ее трудно понять эти чувства. Еще труднее все это выразить на бумаге.
20 января 1943 года
И вот свершилось. 18 января прозвучали слова такие долгожданные, такие счастливые. Блокада прорвана! Войска Ленинградского и Волховского фронтов воссоединились, прорвав кольцо блокады. Освобождены: Шлиссельбург, Дубровка, Липки, Синявино, ст. Подгорная! Добыты трофеи. Взяты и пленные.
Новость прозвучала по радио около полуночи. У меня в кабинете собрались соседи по казарменному житью-бытью. Охватившую нас радость невозможно описать словами. Я прочел товарищам записи в дневнике в январе 1942 года. Тогда мы все были на грани смерти, многие погибли, но мы выжили и дождались нашей первой победы. Мы вспомнили мучительный голод и холод, попытки хоть как-то поддержать угасающие силы, наши «кулинарные опыты» по приготовлению студня из столярного клея, лепешек из гнилой картошки и пр. Мы не забыли надежды и разочарования в ожидании прибавки хлеба, уныния от отсутствия новостей на Ленинградском
