– А! Ну, полагаю, довольно многие ваши избиратели работают в Борнвилле, верно?

– Я думал, там теперь парк развлечений, – сказал Пол, вновь уставившись на экран и, казалось, слушая не очень внимательно. – Разве Фабрика не закрылась?

Мартин поневоле раздраженно вздохнул.

– Конечно же, не закрылась, – сказал он, хотя и в производственном цехе, и у самого Мартина в кабинете частично располагались владения туристической достопримечательности под названием “Мир Кэдбери”. (Несуразица, по его мнению, а также великое яблоко раздора с детьми, поскольку они с Бриджет их туда не пускали – к большой обиде отпрысков, поскольку те знали, что дети Джека там побывали уже дважды и, по слухам, вернулись груженные дармовым шоколадом.) – Там все еще производят шоколад и все еще обеспечивают работой множество людей, и как раз об этом я собирался с вами поговорить. Евросоюз. Шоколадная война. – Не получив от Пола отклика, он продолжил: – Как вам, вероятно, известно, через полтора месяца в Страсбурге состоится важное голосование о предложенных поправках к “Шоколадной директиве”. Много всего происходит. Делается по-настоящему горячо.

– Горячо, а? Хорошо, хорошо… – Пол несколько раз нажал на кнопку “возврат”, стерев несколько слов, а затем, напечатав еще сколько-то заново, откинулся на стуле и, нахмурившись, произнес: – А что вообще такое эта шоколадная война?

Мартина этот вопрос обескуражил, но он покорно взялся излагать краткий конспект спора, изнурявшего европейских производителей шоколада последние двадцать четыре года. Впрочем, даже теперь он чувствовал, что внимание Пола привлечь не удалось. Пытаясь придать теме более личный оборот, Мартин сказал:

– Вероятно, у вас есть теплые воспоминания о шоколаде, который вы ели в детстве. В конечном счете именно это мы и пытаемся отстоять. Великие британские торговые марки – “Дэйри Милк”, “Кэдбериз Милк Трей”, “Роузис”…[85]

– “Роузис”… – задумчиво повторил Пол. Это слово, казалось, запустило в нем цепочку размышлений. Прытко и решительно взялся он за телефонную трубку у себя на столе.

– Дженис, – произнес он, – закажите дюжину красных роз с доставкой сегодня после обеда, ладно? Возьму их потом с собой к воротам Кенсингтонского дворца. Проследите, чтоб газетчики об этом узнали, будьте любезны. – Повесил трубку, повернулся к Мартину и тяжко вздохнул. – Можете вообще представить себе? Уму непостижимо, что ее больше нет, а?

– Да, – сказал Мартин, кивая. – Очень печально.

– Вы-то сами понесете цветы?

– Ну… Не планировал. В смысле, не то чтоб я ее знал.

– Но мы все ее знали. – Пол подался вперед, теперь уже горячась. – Мы все ее знали и любили. Она была принцессой (голос его задрожал)… всех наших сердец. – Эта фраза, казалось, произвела на него впечатление. Он подвесил ее в воздухе на миг-другой, упиваясь ею, а затем вновь бросился печатать.

– Что же вы все-таки пишете? – спросил Мартин.

– В эту пятницу я выступаю с речью перед Королевской ассоциацией британских молочных фермеров, отделение Восточной Средней Англии. Мой спичрайтер составил эту речь на прошлой неделе, но, конечно же, всю ее пришлось переписать.

– Правда? Чтобы посвятить ее Диане?

– Очевидно.

– Как думаете, могли бы вы добавить несколько строк и о шоколаде?

Пол ехидно хохотнул, продолжая печатать.

– Не очень-то оно уместно, а?

– Европейские продажи британского шоколада применительно к молочным фермерам чрезвычайно уместны, как мне кажется.

– Не все так одержимы шоколадом, как, похоже, вы.

– Я не одержим. Это моя работа. – Мартин вытащил из портфеля несколько листков бумаги. – Смотрите, у меня тут есть для вас кое-какие цифры. Оборот мировой шоколадной промышленности составляет тридцать миллиардов фунтов в год, на Европу приходится примерно половина…

Пол оборвал его на полуслове:

– Я бы хотел вам помочь, Мартин, честно, однако придется вам взглянуть на это с моей точки зрения. Мне нужно оставаться строго в рамках темы. – Он примолк, а затем вновь поднял взгляд, словно его внезапно озарило. – Нам же неизвестно, был ли у Дианы любимый шоколад?

Начиная улавливать, что встреча эта – зряшная трата времени, Мартин уже собрался откланяться и уйти, как у Пола зазвонил телефон. После краткого обмена репликами Пол вернул трубку на рычаг, закрыл крышку ноутбука и встал пожать Мартину руку.

– Что ж, – сказал он, – это было очень увлекательно, однако мне пора. Внизу ждет парень из “Спектейтора”, хочет сходить со мной пообедать.

Они вместе спустились на лифте, и, пока ехали вниз, Пол сказал чуть больше о своем обеденном спутнике.

– Он пишет материал обо всех новых парламентариях-лейбористах, такова у него затея, как я понимаю, – сказал он. – Что на самом деле несколько парадоксально. Думаю, надеялся-то он, что это о нем сейчас будут писать материалы.

– О, и почему же так? – спросил Мартин.

– Потому что он тоже участвовал в выборах. Как ни потешно, тори определили его ни много ни мало в несокрушимую лейбористскую твердыню в Северном Уэльсе. Конечно же, ловить ему там было нечего. Старый итонец, тори, учился в Оксфорде, английская знать такая, что клейма ставить не на чем. Вряд ли такой произведет впечатление на валлийских фермеров, которые на дух не выносят ничего английского и почти весь день торчат по щиколотку в овечьем дерьме.

– То есть теперь он подался в журналистику?

– О, он этим давным-давно занимается. Будь здоров сколько лет провел в Брюсселе, судя по всему. Сделал себе довольно громкое имя, потешаясь над Евросоюзом.

Теперь-то Мартин точно знал, о ком Пол ведет речь. И действительно, когда они вышли из здания, на тротуаре их ждала знакомая мощная фигура в скверно сидевшем, несколько слишком тесном костюме, глаза, как обычно, поблескивают живо, настороженно, иронично; приветствие чрезмерно бодрое – нечто среднее между выражением вечной дружбы и объявлением войны. Мартин попрощался с обоими, а пока искал такси, чтобы отправиться на вокзал Ватерлоо, провожал взглядом безошибочно узнаваемую Борисову копну светлых волос: та плыла по улице прочь, пока не поглотили ее толпы – плотные сгущавшиеся толпы скорбевших, тысячи их пробивались к воротам дворца и несли с собой цветы, подарки и надписанные открытки.

4

Интерлюдия

В городе Хлангохлене, графство Гвинедд, стоит у реки Ди славный старый паб под названием “Кукурузная мельница”. И в этом пабе 2 мая 1997 года встретились выпить за обедом два журналиста. То был день накануне всеобщих выборов. Хлангохлен входил в избирательный округ Южный Клюид. Округ это был новый, создали его под эти выборы, но результат никаких сомнений не вызывал. Как и всегда в этой части страны, люди голосовали за парламентария-лейбориста. Звали его Мартин Джоунз, он получил 22 901 голос. Вторым с большим отставанием шел новый кандидат от Консервативной партии – Борис Джонсон, завоевавший 9091 голос.

– Что ж, – сказал журналист, ставя две пинты горького на стол. –