«Крылов, — вспомнила Сима про себя. — Это из басни».

— Жанна всегда любила деньги. Ничего не попишешь, ее родители очень состоятельные, и отказа она ни в чем не знала с детства. Думала, что можно купить абсолютно все. А поскольку «переговоры» со мной ничего ей не дали, то она решила попросту выкрасть картину.

— Вот ничего себе! — вырвалось у Симы. — Да она сумасшедшая! Прости…

— Ну, себя-то она считала просто целеустремленной, — заметил Алексей. — Так вот, у нее в России был давний приятель-искусствовед, Паша. Я его прекрасно знаю. Он, оказывается, ее тайный воздыхатель. Не любовник даже, а именно воздыхатель. И вот Жанна дала ему команду, сказала, где взять ключи от мастерской, и он пришел в лофт.

— Невероятно! — ахнула Сима. — Это просто чудо, что мы с ним не столкнулись! Я ведь пришла туда в первый же вечер, как ты пропал, и увидела этот разгром. Я потом убирала-убирала…

Алексей взял ее руку и поцеловал.

— По-хорошему, дать бы этому Паше в морду, — хмуро сказал он. — Или в самом деле заявление в полицию написать.

— А если просто сменить замки? — предложила Сима.

— Ну, теперь уж это неминуемо, — кивнул Алексей. — И ключи будут только у нас с тобой. Чтобы мы могли нормально, без всяких вторжений, пить кофе.

— С корицей?

— С корицей!

Они посмеялись. Оба были рады, что у них уже есть частичка общего прошлого — пусть крошечная, но такая уютная.

— Леша, а как ты попал в клинику в этот раз? — тихо спросила Сима. — Мы с твоим братом пообщались, но он мне этого не говорил. Да я и не спросила. А у тебя вот спрашиваю. Ты сам туда приехал?

— Да какое там… Знаешь, видимо, был какой-то вихрь мироздания, в который попала в те дни моя мастерская, — сказал художник. — В тот день, когда пропал крест и ты ушла, мне стало настолько плохо, что я просто не понимал, что я, где я, что делать… И вечером того же дня ко мне приехал навестить меня мой брат, Сашка. Он иногда сваливался ко мне без предупреждения. А у меня, оказывается, и дверь была не заперта. Я почти не осознавал ничего — так, туман какой-то — и очень хотелось просто свернуться калачиком. Сашка рассказал, что именно так меня и нашел — свернувшегося в позе эмбриона у подножия лестницы на второй этаж. Сунул мне под голову какую-то подушку с дивана, стал «Скорую» вызывать. И меня увезли — случился рецидив.

«Вот почему подушка там лежала… — поняла Сима. — Господи, какой же ужас…»

— Я так за тебя боялась, — тихо сказала Сима. — Грешным делом, подумала, что ты сам все переворошил, — но поняла, что незачем тебе. Но я не могла сообразить — что за обыск такой, кто что искал, кому это нужно, не повредит ли это тебе? Расследование какое-то дурацкое затеяла…

— Бедная ты моя, — снова прижал ее к себе Алексей. — Навязался я на твою голову со своими психозами… Я не хочу тебя обременять. Но, получается, я приехал к тебе именно за этим… Я запутался. Хотел быть тебе опорой, а получается все наоборот…

— Не говори ерунды, пожалуйста, — строго сказала Сима и сама поразилась тому, как она вообще посмела ему это сказать. Впрочем, ничего «такого» она ему не сказала. — Ты совершенно нормальный человек, попавший в совершенно ненормальные обстоятельства. Ты еще хорошо держишься! Не спился, не ударился в какую-то чертовню… Леша, ты хороший человек! Только перестань, пожалуйста, втаптывать себя в грязь.

Она осеклась. Именно эти слова она так часто слышала от Полины Андреевны. И именно этим они, оказывается, и были с Алексеем похожи — два хороших человека, попавших в нехорошие обстоятельства. Два человека, которым так нужны душевное тепло и покой.

— Вот ты говоришь, «опора», — Сима посмотрела ему прямо в глаза. — Если быть опорой друг другу…

— То это и будет семья, — закончил Алексей.

— То это и будет семья, — спокойно согласилась Сима, глядя ему в глаза.

Еще какое-то время назад она и помыслить не могла о том, чтобы сказать ему такое. А какое «такое»? «Не сотвори себе кумира, — снова насмешливый голос Полины. — А мужика на пьедестал ставить — вообще абсурд. Любить его — да. Но не возвеличивать. Чуешь разницу?..»

— А что было потом? — спросила Сима.

— Много чего интересного, — усмехнулся Алексей. — Потом, даже через Пашу не добыв вожделенную картину, моя бывшая стала звонить моему брату, а тот ее не жалует. Она не поверила ему, что я забросил портреты и потихоньку царапаю небольшие пейзажи или интерьерные натюрморты, больше для своего удовольствия, просто «на прокорм». Узнала адрес клиники, стала звонить и туда.

— Господи помилуй, — покачала головой Сима.

— Именно. Нашествие саранчи — моя бывшая… Но, оказывается, мой братец весьма предусмотрительно и очень настоятельно предупредил весь персонал, чтобы не отвечали на ее номера, которые он им оставил. Конечно, у него было опасение, что она, чего доброго, и в Россию приедет, и своими ногами в клинику доберется. Разве что ее ко мне не пустили бы — Сашка всех поставил на уши и даже фото ее всем показал, чтобы ее в палату ко мне не пускали. Ему уже там осторожненько предложили подлечить нервишки в палате по соседству.

Невесело посмеялись.

— Но это они плохо знали Жанну, — продолжал художник. — А ведь не зря Сашка беспокоился — в Россию-то она все же прибыла! Ну, ты видела, как она это умеет: «А вот и я, где мой кофе?!» Потом она взялась за меня всерьез. Сначала обрисовала перспективу карьерного роста — потому что потихоньку обзавелась связями не только в Дакоте, но и в нескольких странах Евросоюза, где особенно почитаются именно этот вид искусства и этот стиль живописи. Свела знакомство с толстосумами, которые жаждали купить картину именно моей кисти. Думала, я от гордости носом небо проткну. Но она меня никогда не знала по-хорошему и не чувствовала. Придворным художником я быть никогда не стремился. И кичиться мной не нужно, я не собачка в медальках…

Пожалуй, впервые Сима видела Алексея рассерженным — тонкие ноздри раздуваются, брови сдвинуты.

— В общем, получила моя бывшая очень жесткий от ворот поворот. Знаешь, мне придавали сил мысли о тебе. Знаю, звучит как мелодрама, потому что я не подтвердил эти слова делами. Но я хочу все исправить, и я это сделаю, — упрямо повторил Алексей. — А для начала доскажу тебе абсолютно все, чтобы никакой тени между нами больше не было.

«Он сказал, что