– Что решим, 215? – спрашивает он, потирая гладкий подбородок. – Небольшая травма спины тебя устроит?

– Звучит неплохо.

– Отлично. С сегодняшнего дня приступай к работе в приемной, а со временем мы подыщем для тебя что-нибудь другое.

– Спасибо, – говорю я, собираясь уходить. Вдруг меня останавливает одна мысль. – Инспектор, у меня пока не было возможности рассказать обо всем Джону. Пожалуйста, не говорите с ним на эту тему, если увидите.

– Я умею хранить тайны, 215, – говорит он, снова садясь за стол. – Закрой за собой дверь.

Я выхожу из кабинета и, спустившись на один лестничный пролет, заглядываю в отдел уголовного розыска, чтобы проверить, там ли Джон, но не вижу у его. Возможно, он в изоляторе, но даже одна мысль о походе туда, вызывает у меня тошноту. Я обо всем расскажу ему вечером. Представив, как поделюсь этой новостью с ним и Фредди, я улыбаюсь. Направляюсь к офису, как вдруг Энди появляется из-за поворота прямо передо мной.

– Где ты была? – смеется он, протягивая мне бумажный стаканчик. – Чай, наверное, уже остыл.

– Прости, Энди, я была в туалете.

– Слишком много информации, – шутит он, зажимая уши руками.

– Послушай, до конца смены я буду в офисе. Я просто не могу сегодня ездить по вызовам, – говорю я, копаясь в кармане, и достаю ключи от автомобиля. Они еще теплые, когда я вкладываю их в руку Энди.

– Нет проблем, подруга, – отвечает он, хлопает меня по плечу, и мы вместе идем по коридору.

Как только захожу в офис и вижу приемную, у меня душа уходит в пятки. Очередь из двадцати разгневанных людей выстроилась перед стойкой со стеклом, отделяющей их от нас. Вот дерьмо. Оба телефона звонят, а констебль-стажер стоит между ними и выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок. В одной руке у него штрафной талон, а в другой – пакет с уликами. Он смотрит на нас с надеждой. Сегодня его молитвы были услышаны.

– Тебе повезло, – говорю я, скрещивая руки. – Мы меняемся прямо сейчас.

Его лицо сияет, а глаза перемещаются с меня на Энди. Он боится, что мы шутим.

– Я серьезно, – киваю я в сторону двери. – Убирайся отсюда.

Я не могу сдержать улыбки, видя, как он счастлив. Он хватает куртку и рацию и бежит на задний двор, как щенок в парк.

Сделав глубокий вдох, я медленно подхожу к стойке и обращаюсь к толпе:

– Кто следующий?

Из толпы выходит миниатюрная старушка ростом около полутора метров. Ее седые волосы собраны в пучок, а зубы испачканы помадой. Она подходит ко мне, шаркая ногами. Я испытываю облегчение, когда опираюсь на стойку и наклоняю голову к старушке. Хотя бы начало работы будет щадящим.

– Чем я могу вам помочь, мадам? – спрашиваю я громко и четко.

Она поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

– Я, черт возьми, не глухая, – говорит она с сильным лондонским акцентом. – Я двадцать минут стояла в этой проклятой очереди.

Он нее исходит сильный запах застарелого сигаретного дыма, и меня снова начинает тошнить. Я делаю маленький шаг назад.

– Мне жаль, что вам пришлось долго ждать, но сейчас самое занятое время в участке. Чем я могу вам помочь?

Я жду, пока она осмотрит меня с головы до ног, сощурив при этом один глаз. Решив, что я достаточно опытна, чтобы принять ее заявление, она указывает рукой в сторону парка.

– Я хочу знать, что вы собираетесь сделать с этими долбаными белками?

Меня охватывает чувство безнадежности.

– Белками? – переспрашиваю я осторожно.

– Да. Эти звери жутко агрессивны. Они всегда дерутся в парке и пугают мою маленькую Лэдди, – она снова указывает рукой на улицу, и я замечаю крошечную собачку со спутанной шерстью, которая ждет снаружи. – Я хочу заявить о них.

Она ударяет кулаком по стойке и сжимает челюсти. Я сомневаюсь, что она уйдет отсюда без регистрационного номера преступления.

Моим коллегам это понравится. Представляя, как я обо всем расскажу им позднее, тянусь за бумагой и ручкой. Вдруг мне в голову приходит вариант, который, вероятно, удовлетворит пожилую даму и избавит меня от необходимости принимать заявление на белок.

– Спасибо, что сообщили нам, мадам, – говорю я и собираю все ее персональные данные. – Городской совет всегда благодарен за подобную информацию. Я передам им все ваши данные.

При этих словах она слегка распрямляет спину. Похоже, она вполне удовлетворена. Я не собираюсь говорить девяностолетней женщине, что она тратит наше время.

– Спасибо, офицер, – говорит она. Ее пучок трясется, когда она поворачивается и идет к выходу. Я откладываю листок с ее данными и приглашаю следующего нетерпеливого человека. Что-то в выражении его лица подсказывает мне, что он тоже хочет заявить об агрессивных белках. Он начинает жестикулировать и бубнить еще до того, как подходит к стойке. Я делаю глубокий вдох и снова беру ручку.

Это будут долгие девять месяцев.

20. Фейт и Фьюри[3]

Такие разные, они входят в здание суда. Я сразу узнаю их и толкаю Джона, который сидит рядом, уткнувшись носом в книгу. Он поднимает глаза.

– Господи, – бормочет он. Я решаю, что его комментарий относится к микроскопической юбке и двенадцатисантиметровым каблукам Фьюри, которые она надела в суд. На Фейт совершенно другой наряд: спортивный костюм и кроссовки.

Если присутствующие в здании суда внимательно не рассмотрят их лица, они вряд ли догадаются, что эти девочки появились на свет из одной матки. Они родились с разницей в год, и, судя по тому, что мне известно об их жизни, всегда могли положиться только друг на друга. Глядя на них, я ощущаю знакомый прилив грусти. Они нас еще не заметили, и я несколько минут наблюдаю за ними. Фейт – крупная девочка. Не толстая, а мускулистая и высокая. Фьюри миниатюрнее. Она уперла руку с маникюром в изогнутое бедро, выставила вперед ногу в туфле на шпильке и высоко подняла подбородок. Она вызывающе смотрит в глаза всем, кто на нее таращится, словно говоря: «И что?» Ее длинные загорелые ноги блестят. Я поверить не могу, что ей всего тринадцать лет. Тринадцать. Ей легко можно дать двадцать пять.

Шнурки на кроссовках Фейт фирмы Nike завязаны каким-то невообразимым образом, и я предполагаю, что это считается очень крутым. Ее волосы смазаны гелем и собраны в тугой пучок на затылке. Она сутулится, пряча руки в карманы спортивных штанов. На мгновение мне кажется, что она робкая, но, когда наши взгляды встречаются, понимаю, что ни одну из этих девочек робкой не назовешь. Фейт